Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Иногда Лили останавливалась и всматривалась в лицо ребенка, заснувшего у нее на руках, и говорила мужу: как думаешь, они понимают, что происходит?

Джошуа некоторое время изучающе смотрел на детей, а потом говорил: думаю, да. А если нет, то должны. Это у них в крови. Уж это они точно унаследовали.

Джошуа произнес эти слова с такой уверенностью. Задолго до того, как близнецы стали демонстрировать способности, Джошуа пришел к выводу, что единственное ― единственная постоянная, неизменная черта, которую он мог передать детям, ― это то, чем он дорожил больше всего: его дар. Неважно, что они с Лили в своих семьях, насколько им было известно, были первыми; он не сомневался, что его дети будут путешественниками во времени, как и он.

Когда близнецы были совсем маленькими, они не выказывали никаких признаков сверхспособностей. Они только дышали, и плакали, и спали, и учились ползать в той самой комнате, где их родители по очереди отправлялись в путешествия или часами записывали и обсуждали свои эксперименты. Возможно, говорил Джошуа жене, если в них есть какая-то искра, то в этой среде она разгорится.

Джошуа даже думал, что что-то может произойти, если они с Лили усадят детей у телевизора и включат новости о сносе Коулуна. Сам он сидел неподвижно, пока ведущий, лысый англичанин средних лет с жидкими усиками, монотонно рассказывал: …около десяти тысяч семисот домов… более тридцати трех тысяч жителей… анклав вне юрисдикции как Китая, так и Великобритании… колыбель наркомании, проституции, азартных игр и триад. До него долетали слова, но единственное, что он по-настоящему слышал, ― тихий смех его бабушки. Видел ее мягкую улыбку.

Сам не зная почему, он вбил себе в голову, что, как только самая крепкая связь, соединяющая его с домом, будет перерублена, в ткани времени произойдет необъяснимый сдвиг. В конце концов, разве не в Коулуне обнаружились и раскрылись его таланты? Конечно, его снос должен повлиять на его детей и их способности. Но ничего не произошло, и близнецы так и оставались обычными детьми.

Томми и Ева научились ходить, а потом и говорить. Они таскали друг друга за волосы и спали, свернувшись клубком, словно все еще были в утробе Лили. Затем, по мере взросления, они научились писать и рисовать, особенно Ева ― она могла заниматься этим часами. У Томми же было столько энергии, что он по много раз в день обегал весь дом, пока Лили не купила ему футбольный мяч и не отправила в палисадник.

Когда им было по шесть лет, Джошуа усадил их в кабинете напротив стены, покрытой заметками, диаграммами и чертежами, и сказал: вот чем мы с мамой занимаемся. Это важная работа. Она может изменить мир. Это нечто особенное. Не каждый так может, поэтому мы должны беречь, что имеем.

― А мы? ― однажды осмелилась спросить Ева, прервав молчание, которое дети сохраняли при Джошуа. ― Мы с Томми можем делать то же, что вы с мамой?

― Возможно, ― сказал Джошуа. В его глазах мелькнул возбужденный огонек. ― Скорее всего, да. Мы с мамой много раз это обсуждали. Возможно, наш дар может передаваться генетически. Знаете, что это значит?

Томми молча кивнул. Ева подняла руку, как на уроке, и радостно произнесла:

― Когда получаешь что-то от родителей!

― Томми. ― Джошуа повернулся к сыну. Его взгляд был резким, как удар хлыста. ― Твоя сестра права?

Томми посмотрел на свои ноги в теплых синих носках.

― Да, папа, ― пробормотал он.

― Что? ― спросил Джошуа. ― Я тебя не слышу. Говори громче.

Томми попытался поднять голову.

― Да, папа, Ева права.

Изменения начались, когда близнецам было около восьми лет.

Все началось с покалывания, от которого они едва не потеряли сознание. Казалось, будто что-то тяжелое давит им на грудь. Любой нормальный родитель счел бы это признаком недомогания ― предобморочного состояния или обезвоживания, ― но Джошуа и Лили не были нормальными родителями.

Когда близнецы рассказали о своих ощущениях, муж с женой уставились друг на друга широко раскрытыми глазами, и на миг весь остальной мир перестал существовать.

Мы не одни, выдохнула Лили. Помнишь, что я сказала тебе в тот день?

Да, помню. Джошуа почти улыбнулся. Как я могу забыть?

Ева сказала дрожащим голосом: мама. Папа. Это значит, что мы особенные? Как вы?

Возможно, взволнованно ответил Джошуа. Закрой глаза, Ева.

И ты, Томми.

Закрыть глаза, с тревогой спросила Лили. Прямо сейчас? Джош, я не уверена…

Он взглядом заставил ее замолчать. Ты помнишь свой первый раз?

Да, сказала она.

Помнишь свои ощущения?

Несколько секунд она смотрела на него, не мигая. Затем резко повернулась к детям и сказала: делайте, как говорит отец. Закройте глаза. Возьмитесь за руки. Что бы ни случилось, не бойтесь.

Близнецы сделали, как было сказано, и через долю секунды Томми перенес их на Трафальгарскую площадь в Лондоне.

Держась за руки, они оказались посреди ликующей толпы: рядом танцевали люди, в ушах звенели песни и крики. Не отпускайте руки, тут же вскричал Джошуа, начиная паниковать. Он сжал руки детей ― Томми был справа от него, а Ева слева ― такой железной хваткой, что сын поморщился, а дочь ойкнула от боли.

На ветру развевались флаги Великобритании, а звон колоколов напоминал победный клич. Прямо впереди двое офицеров забрались в фонтан и плескали водой в двух блондинок в форме, которых Лили тут же узнала по прошлым путешествиям. Она окликнула мужа. Джошуа встретился с ней взглядом над головой Евы, и ей пришлось повысить голос, чтобы Джошуа услышал ее за ревом толпы. Я знаю, где мы, прокричала она.

Вторник, 8 мая 1945 года: День Победы в Европе.

Когда настала очередь Евы, она привела их в место, которое Джошуа ожидал увидеть меньше всего. Крыша на закате. Голуби в клетке машут крыльями. Перед ним простирался Гонконг его детства, океан воспоминаний, которые он так старался забыть.

На другой стороне крыши Джошуа увидел молодую пару, не знающую об их присутствии. Высокий мужчина ― гораздо выше Джошуа ― в измятой белой рубашке и кремовых брюках. Он был красив холодной, строгой красотой. Рукой он небрежно проводил по отросшим волосам. Женщина прислонилась к нему; она была гораздо ниже ростом, ее розовое платье в цветочек ― не такое мятое, волосы очень аккуратно уложены и завиты на концах. Они не разговаривали, просто стояли, обнявшись, и смотрели на закат.

Джошуа почувствовал, как к горлу подступил ком. Ладонь дочери, прежде свободно лежавшая в его руке, теперь была крепко сжата.