Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Так быть не должно, повторяет она.

Нет, отвечает он, мотая головой. Его гнев эхом отражается от стен.

Нет. Это вот так… вот так не должно быть. Я думал, мы друзья.

Они кружат друг вокруг друга,

уворачиваясь от ударов,

обмениваясь слезами, словами ―

словами, которые нельзя взять назад, едва они слетели с губ.

Словами, которые они никогда не планировали произносить вслух.

Не заставляй меня это говорить, умоляет она.

Что говорить, спрашивает он. Есть что-то еще хуже?

У тебя появился другой?

Нет, отвечает она, качая головой. По ее лицу текут слезы. Только ты. У меня всегда был только ты. Возможно, в этом и проблема.

От неожиданности он замолкает. Гнев начинает рассеиваться. Но то, что приходит ему на смену, еще хуже: опустошение.

Отчаяние.

Человек, лишенный надежды, уже не человек.

Это из-за того, что я нарушил обещание, спрашивает он.

Она не может ему лгать. Он имеет право знать правду. Да, говорит она. Но не только.

С тобой нет жизни. Это не жизнь.

Она целует его в последний раз (даже если на самом деле этот раз не последний).

В ее спальне, где они провели детство и юность.

Целует его, пока за окном льет дождь, а вдалеке гремит гром.

Краем глаза он видит молнию у нее за плечом.

На долю секунды

все небо

распадается на части.

Он чувствует, что нашел ответ на свой вопрос.

Теперь это очевидно. Почему он раньше этого не понимал? Почему пытался не замечать?

Пегги, Мэй, его попытки жить дальше ― теперь ответ ясен.

Глядя на Пегги, он снова осознает: все это было ради нее.

Но если объекта любви больше нет, а любовь осталась,

что тогда?

Как распрощаться с тем, что составляет больше половины твоей жизни?

Он думает: это невозможно. За такое держатся и не отпускают.

Она думает: отпускают, шаг за шагом. Нужно просто быть стойкой.

Ему снится отец: его профиль на фоне Темзы;

Томми снова двенадцать, стоит ноябрь, и они не возвращаются.

Ему снится сестра, она смеется. Его мать улыбается.

Пегги стоит у доков, она оборачивается и смотрит на него, и ее лицо сияет.

Сквозь облака пробивается солнце, над головой снуют чайки.

Она целует его и смеется ему в рот. Это воспоминание? Или желание?

Он не знает. И не хочет знать. Он позволяет себе задержаться.

Остаться еще на минутку.

Еще немного. О, как бы он хотел… еще только минутку.

Но вот… резкий крик. Его дочь. И его выбрасывает в реальность.

Первое, о чем Томми думает, когда просыпается, ― пожар.

Мэй

2017

Дэйзи зовет ее мамой, а Томми ― папой.

Каждый раз Томми сияет, даже когда его глаза полны горя или когда после он резко отворачивается.

Иногда Томми берет Дэйзи на руки, крутит ее, подбрасывает в воздух и ловит, от чего она визжит и хихикает, пока не выдохнется.

Иногда она пробирается к ним в постель ночью, когда он дома,

и обхватывает крошечной ручкой его запястье,

даже если он спит лицом к стене, отодвинувшись от них обеих.

Лицо Дэйзи озаряется, когда Мэй берет ее на руки, читает ей перед сном, подбадривает ее, когда она делает первые шаги.

Однажды они втроем идут в зоопарк и пару раз гуляют в парке. Один раз едут на пляж.

Он пытается строить для нее замки из песка, со рвом и башнями.

Но она все время рушит их крошечными ручками и ножками.

Томми мимолетно целует Мэй в губы, иногда в плечо,

когда ложится в постель среди ночи.

Но это хорошие дни. А хорошие дни становятся редкостью.

Все начинается с того, что изначально их сблизило, ― с его работы.

Сначала Мэй не понимает. Наоборот, когда Томми просит ее помочь, она чувствует огромную гордость. Это так ценно, убеждает она себя, ― быть нужной, особенно тому, кого любишь.

Он дает ей список книг, которые нужно купить, список дат и данных, которые нужно проверить.

Изучив списки, она обнаруживает, что все, что его интересует, касается «Блица».

Как странно. Интересно, может… Нет. Она подавляет в себе это дурацкое чувство.

Изображает игривую улыбку и говорит:

― Прямо как в старые добрые времена, да?

Его губы искривляются в невеселой усмешке, но он не отвечает.

Она работает днем, превозмогая усталость и недостаток сна, когда ей удается ненадолго оставить Дэйзи.

Но он работает дни и ночи напролет, в основном у себя в кабинете: пишет, читает, иногда исчезает.

Пролистывая статью за статьей и фотографию за фотографией, она хочет спросить: что происходит? Что мы ищем?

Набравшись смелости для вопроса, она лишь аккуратно спрашивает: «Я что-то упускаю?» или «Может, мне нужно сосредоточиться на каком-то конкретном аспекте исследования?» Но он каждый раз качает головой и говорит: «Мне нужна любая информация, которую сможешь найти».

Со временем он обращается к ней все меньше и меньше, предпочитая искать самостоятельно.

И даже когда она предлагает помочь, он отмахивается и говорит, что не хочет, чтобы она тратила время. Что она уже сделала достаточно и дальше он справится сам.

Все внимание Мэй сосредоточено на Дэйзи, и поначалу она не замечает, что Томми никогда нет рядом.

Он ограничивается рабочими часами, так что все выглядит как обычно.

Она заглядывает к нему в кабинет, стоя в дверях. Как всегда ― она вечно по ту сторону двери.

Он всегда сидит, сгорбившись над столом, и пишет, читает, пишет, пишет.

― Я занят, ― говорит он, не глядя на нее. ― Тебе что-нибудь нужно?

И она бормочет:

― Нет, просто хотела узнать, все ли у тебя хорошо.

И он отвечает:

― Конечно, все хорошо, почему нет?

Но потом она начинает замечать, что порой не может найти его, когда встает ночью, чтобы подойти к Дэйзи.

А иногда и днем, когда он должен быть у себя в кабинете.

Он возвращается весь в пепле, с диким взглядом.

Он весь пропитан запахом дыма и огня. Даже его губы, когда он рассеянно целует ее. Он даже смотрит на нее иначе: будто он где-то парит, вдали от нее, от их ребенка, от этого дома.

И она не может избавиться от чувства, что он что-то от нее скрывает.

Что, возможно, ― как бы ей ни хотелось этого признавать, ― она задает не тот вопрос:

дело не в том, что он ищет, а кого.

И все же она не осмеливается спросить. Он же здесь,