Далекое лето - Ся Цзя

та вспышка на краю небес.

Придя к тебе, забыл весь мир

и утону во тьме, чтоб больше не воскреснуть.

Я открыла глаза и взглянула на тебя, и у меня на лице застыли слёзы. Ты сидел, точно статуя, неподвижно: брови, ресницы, нос и губы вырисовывались так отчётливо, что казалось, их можно коснуться. Твоя рука в моей, твой взгляд в моих глазах, твоё сияние собралось в одном этом миге, сфокусировалось на мне. Мне больше никуда не хотелось, и я долго-долго смотрела на тебя в этом давно позабытом мгновении.

Весна освещает путь,

везде терновник.

Встревоженный лебедь,

ослепительный летний цветок.

Смотрела на тебя год.

Смотрела на тебя три месяца.

Потом неделю.

Потом день.

Потом час.

Потом минуту.

Потом секунду.

В этом мире не задержаться.

Надолго не задержаться – так суждено.

Вдалеке послышался гудок поезда, ты потянул меня за собой.

– Вот он, бежим!

Последняя слезинка с моей щеки ударилась оземь.

Ты помчался, как молния на краю пропасти, как ветер в буйном пламени, а я, спотыкаясь и падая, неслась за тобой, снежинками в зимнее утро, лепестками сакуры, которые ветер разносит по переулкам в конце весны. Поезд громыхал, проносясь мимо, его стальная масса и жар заполняли собой всё вокруг. Ты лёгким прыжком вскочил на последнюю ступеньку. Обернувшись, потянул меня за собой:

– Ну давай же!

Я улыбнулась тебе, а потом отпустила твою руку.

Твоё обалдевшее лицо застыло, как на холсте, вместе с одеревеневшей в воздухе рукой, держащей помятый пакет. Чёрный вагон поезда казался картинной рамкой, в которой светлело небо.

Я думаю, что перед смертью непременно снова переживу то, что запечатлела эта картина.

А ты? Ты ведь тоже вспомнишь меня, правда? Эту оставленную тебе тайну, надеюсь, ты не разгадаешь за всю свою жизнь.

Поезд унёс тебя вдаль, гудки звучали один за другим, невероятно протяжённые и мрачные. Я всё сбавляла шаг, пока не остановилась на путях, махая рукой тебе на прощание, задыхаясь, но улыбаясь. Твой силуэт ещё мелькал в моём поле зрения, а потом совсем исчез.

Ну что ж, прощай. Прощай.

Чем смачивать друг друга слюной и увлажнять жабрами, подобно рыбам у высохшего пруда, лучше забыть друг о друге в вольных просторах рек и озёр.

В твоём мире мне больше не остаться долее.

Я столько гналась за тобой, но теперь наконец-то пришла пора остановиться и передохнуть.

А там возвратиться в свой собственный мир.

Возвратиться в недосягаемое для тебя время.

Я достала увесистый бархатный мешочек, подержала его в руках, глянув напоследок, а потом с разбегу закинула в реку. В пока ещё неярком свете только и услышала, как он с глухим бульканьем ушёл под воду. Никаких других звуков больше не было слышно.

Повернувшись, я медленно зашагала по путям в обратную сторону.

Вокруг всё стихло. Я шла и сиплым голосом напевала ту знакомую, но все-таки такую далёкую детскую песенку, ту самую, которую много лет назад не допела:

За калиткой виноград

Зеленеет – просто клад.

Домик на спине везу,

По шажочку вверх ползу.

А на ветке – иволга

Весело щебечет: «Ха-ха-ха!

Виноград так быстро не созреет.

Брось, улитка, раннюю затею!»

Зря ты, иволга, веселишься,

Доползу – созреет, вот удивишься!

Ветер задул с другого берега реки, унося слова моей песенки невесть куда. Вдалеке вроде бы послышался вой полицейских сирен, но я не оборачивалась.

Солнце наконец-то взошло.

Май 2011 года

Сон в вечное лето

永夏之梦

Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?

А. С. Пушкин.

Разговор книгопродавца с поэтом,

1824 год

Встреча с ненавистным[42]

Никогда не стоит полагаться на память.

Это произошло шумной летней ночью примерно в 2002 году, когда свет уличных фонарей пробивался сквозь влажный воздух, словно россыпи звёзд, затерявшихся в густом тумане. На оживлённой улице в маленьком ресторанчике сидела в одиночестве Ся Ди, попивая кисло-сладкий сливовый коктейль со льдом. Вдруг откуда-то послышались звуки древней свистульки-сюнь[43].

В ночном воздухе происходило нечто неведомое и одновременно знакомое, будто что-то собралось воедино и уже через секунду рассеялось. Этот звук шёл от чёрных городских стен сквозь утихающие и вновь нарастающие волны смеха, сквозь крики продавцов, сквозь музыку скрипки-баньху[44] и напевы шэньсийской оперы, сквозь клубы дыма от больших кусков жареного мяса. Это была мелодия «Су У пасет овец»[45], прекрасная в своей простоте и древности, похожая на всхлипывания холодного зимнего ветра. Ся Ди подняла голову и увидела силуэт человека на стене. Он словно был вырезан из блёклого листа бумаги. Последняя печальная нота, ослабевая, разбилась о землю, а человек всё так же стоял, всматриваясь куда-то в даль.

Он заметил её, он искал её в своих воспоминаниях, в своих бесконечно тянущихся воспоминаниях. Память Бессмертного размыта и хаотична, лишена чётких временных границ, но для Путника время – то, что нужно беречь. Ся Ди вскочила и побежала. Опыт не раз подтверждал, что спасти жизнь может только бег. Недалеко позади раздался всплеск воды, сразу смешавшийся с шумом улиц. От звука волосы встали дыбом. Это был он. Это был тот, кто спрыгнул с десятиметровой городской стены прямо в ров. Это мог быть только он.

Она бежала, опустив голову, и в мгновение ока преодолела две улицы. Ветер свистел в ушах, кроссовки пылали. И да, куда бы она ни пошла, она всегда надевала лучшую обувь, чтобы быть готовой к бегству. Пешеходы по обе стороны смотрели на неё с удивлением и затем равнодушно переводили взгляд на что-то другое. В такую длинную летнюю ночь могло произойти что угодно. А тень продолжала преследовать её, и звуки её шагов становились всё ближе.

Побег был бессмысленным. Ся Ди понимала, что, сколько бы она ни бежала, противник всегда будет следовать за ней. Бессмертные не подчиняются правилам времени и не знают усталости. Тем не менее она продолжала бежать изо всех сил, не желая так легко сдаваться. Они бежали и бежали, пересекли утопающую в огнях площадь с фонтанами, перепрыгнули спрятанные в кустах низкие уличные фонари, испугали играющих у стен диких кошек. Впереди над дорогой навис пешеходный