Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

стороны и Норфина любят не нежнее, чем Карлу: он ведь доломал то, что осталось после войны. Синелесье, любимая база Хаэлы, детище её, потеряно, конечно… но, я думаю, у Нагберта есть кое-что про запас. И если мы не попытаемся как-то выйти с ним на контакт, удар он нанесёт, даже не сомневайтесь.

— Чревато гражданской войной, — сказал Эглир очень мрачно.

— А пупок у него не развяжется воевать с армией? — сказал Ричард, так же мрачно, как Эглир. — Да ещё и с нашей, перелесской армией?

Индар очень удачно закатил глаза — последнее, что у него осталось в смысле гримас.

— Если Нагберт будет воевать, то не за Перелесье, а за себя, — сказал он. — Лично за себя. Прекраснейший мессир Князь, солдатик мой касатик, ты ещё не понял, как люди Хаэлы и Нагберта, чуть не сказал, их обращённые, относились к таким, как ты, а? Или как этот вон ягнёнок Барн? Какая им разница, чьей кровью штык смазать или плеснуть на алтарь. Что им границы! Они имеют в виду весь Великий Север. Сделать его своей вотчиной, сокровищницей, кормушкой — как хочешь. И таким образом обрести силу, чтобы сломать Чёрный Юг. Обрести такую власть, какая и не снилась древним королям.

Ричард вздохнул, как всхлипнул.

— И с ними ты предлагаешь договариваться? — спросил я.

— А ты предлагаешь кидаться в бой, Клай? — спросил Индар. — Очертя голову, чтобы этих самых солдатиков, которых жалеет наш Ричард, отдать им в качестве кадавров, жертвенного мяса, сырья для тел будущих инфернальных созданий? Ты смотри: у ваших, так сказать, ведьм с побережья хоть оружие было. И общественное мнение. А у тебя? Или у твоего Норфина?

— А ты уверен, что у Нагберта что-то осталось? — спросил я.

Индар мотнул головой:

— Не могло не остаться. Невозможно. Скажи, Эглир: лабораторию в Зелёных Холмах восстановили?.. а, ты не знаешь… но предположу, что да. Это как минимум. А мы ещё не знаем, что у него в Ельниках. Вот пусть я погибну, засохну и рассыплюсь, если у него там птичник и пасека.

— Мессиры, — вдруг сказал Рэдерик, — простите, мне кажется, что мессир Индар прав. И с Нагбертом надо договариваться, хоть мне очень не хочется.

— Ваше высочество, вы не спите? — удивился Индар. — Раз не спите, не уточните ли тогда, что именно наводит вас на такие мысли?

Рэдерик потянулся и проглотил зевок — он очень устал за этот день, бедняга, было видно. Но держался. Вот так и уверуешь в королевскую кровь… если не вспоминать его дурного папашу.

— Мне кажется, что мама и этот… который жениться обещал… что они отвезли бы меня в Ельники, — сказал он. — Пока вы беседовали, я… наверное, немного уснул… и вспомнил, мне прямо приснилось, как этот Нагберт бранился с отчимом. Я не очень хорошо помню весь разговор, но он говорил, что отчим плохо меня воспитывает. Что у меня характер, надо, чтобы характера не было. Ещё — что я ценный инструмент и пусть меня воспитывают люди Нагберта, потому что когда-нибудь мной придётся воспользоваться… а я могу оказаться неудобным для работы. А отчим сказал, что имеет в виду короля, а не вещь Нагберта. В общем, они сильно поругались. Нагберт перед тем, как уйти, сказал, что когда-нибудь я вышвырну отчима за порог, как беззубого пса. Отчим даже возражать не стал. Просто потом сказал мне, что я должен остерегаться, когда вырасту. И самого Нагберта, и всех из его дома. Потому что они очень сильные, а я могу им понадобиться. Отчим сказал, что по-настоящему я могу полагаться только на него… и умер, — закончил Рэдерик.

Не столько горестно, сколько с досадой.

— Отчима-то ты не слишком любил, ваша светлость, — заметил Барн.

Рэдерик вздохнул, привалился к нему плечом.

— Так отчим ведь тоже думал, что я ценный инструмент, — сказал он грустно. — Просто не хотел, чтобы я попал в чужие руки.

— Вот какая же отвратительная сволочь этот Нагберт, не говоря дурного слова, — задумчиво сказал Индар. — И Хоурт с ним заодно, простите, принц. Похоже, эти двое просто и прямо готовили дворцовый переворот, а? Втайне от моей леди… ну, от меня-то уж само собой… И Нагберту ваш отчим, при всей теплоте и ласке их отношений, доверял. А мне — нет, при том что нам случалось работать вместе.

— Как я понимаю, это главное, что тебя оскорбляет? — спросил я.

Индар фыркнул. Я снова поразился разнице между тем, что вижу, и тем, что слышу. Слышу я Индара, злой сарказм, ёрничанье, насмешки и гримасы, а вижу — светлое спокойствие маски. Я поймал себя на мысли, что слушаю его, а не смотрю в лицо.

— Хоурт — как тот гимназист из дурацкой детской присказки, — проворчал Индар. — Который мечтал, что два самых сильных парня в классе подерутся между собой — и тогда он будет точно знать, с кем дружить. А мы с Нагбертом, условно говоря, дрались… цапались… Хоурт знал, кто сильнее. Моя леди была сильнее их обоих, впрочем… но её они ненавидели, а может, и побаивались… Забавно: у Хоурта был принц — тот самый козырь в рукаве, его собственные возможности диктовать условия…

— А что такое «козырь», мессир Индар? — спросил Рэдерик.

Индар махнул рукой:

— Есть такая игра на побережье, больше — пиратская. Азартная. В картинки.

— В карты, — сказал я.

— В карты, не важно. Козырь — это главная картинка, что-то в таком роде. В рукав прячут мошенники, чтобы выкинуть в самый неподходящий для остальных момент.

— Понятно, — сказал Рэдерик. — Тогда вы всё правильно говорите.

— Очевидно, — сказал Индар. — И теперь Нагберт не прочь бы забрать вас себе всё с теми же целями. Да он просто уверен, что вы — его собственность, можно сказать — законное наследство Хоурта. Странно, что не попытался договориться напрямую с вашей матерью, а начал придумывать какие-то глупости через третьих лиц.

— Не странно, — сказал Рэдерик. — Мама его ненавидит. Она даже кричала на отчима, чтобы он не приглашал Нагберта, потому что он мерзкий. Ну ведь он правда мерзкий же! Мама бы не стала его слушать, даже за деньги. Ей красивые военные нравятся.

— У меня есть идея, — сказал Ричард. — Понаблюдать за замком этим в Ельниках. Он, конечно, закрыт от Приходящих в Ночи намертво, но кто-то ж туда заходит, кто-то оттуда выходит. Демон вот… Мы посмотрим и расскажем. Может, вместе сделаем вывод. Потому что — ну как туда соваться, не зная броду?

— Хорошее дело, по-моему, — сказал я. — А вы, мессир Эглир, быть может, поговорили бы с вашим родственником? Я