Песнь Итаки - Клэр Норт

– Я не знаю, – отвечает Пенелопа. – Я думала… прийти сюда… это правильный поступок для царицы. Ферму Лаэрта легко защищать, а значит, здесь шансы на победу выше. Я думала, что совершаю правильный поступок ради Итаки. Возможно, я обманываю себя. Возможно, ты права. Все эти планы, что я придумывала… Все эти интриги и стратегии… Мне казалось, я готова даже к возвращению Одиссея, но я и подумать не могла, что все выйдет вот так.

Автоноя хватает Пенелопу за руки, сжимает их в своих.

– Ты ничего ему не должна, – отрезает она. – Не успели вы пожениться, как он уплыл. Это твоя земля. Наша земля.

В словах Автонои есть своеобразная доброта – если потрудиться ее расслышать.

– Зачем ты пришла сюда? – спрашивает царица. – Ты могла бы остаться с Анаит. Зачем ты пришла? – Лицо Автонои хмурится, рука касается ножа, висящего у нее на боку. – Ты убьешь их? – спрашивает Пенелопа без капли осуждения или злобы: просто проявление любопытства, сведения, которые нужно принять во внимание, и ничего больше. – Таков твой план?

– Я хочу. Я хочу, чтобы твой муж и твой сын умерли. Я молюсь об этом. – Потому-то Автоноя и пришла сюда, это правда. Но служанка также прислушивается к шепоту богов, видит власть и то, как она работает, и это тоже правда, самая жестокая правда из всех. – Но хоть я… Хоть я и ненавижу… я понимаю. Правда, понимаю. Придет какой-нибудь другой царь. Менелай, быть может, или Никострат. Всегда есть какой-нибудь царь. – Если бы горечь слов могла отравить землю, тогда все растения вокруг фермы Лаэрта увяли бы на корню. – Ты подвела их, – продолжает она, не глядя на свою царицу, поскольку взгляд ее направлен куда-то вглубь – теперь он всегда такой, стоит ей отвлечься от того, что ее окружает. – Меланту, Мелитту, Эос. Ты подвела их. Ты подвела нас.

– Знаю. Мне жаль.

Три пары ног, висящих в воздухе. Пенелопа пытается вспомнить лица умерших женщин – женщин, которых она знала много лет, даже десятилетий, – и не может. Перед глазами возникают лишь ноги, болтающиеся в воздухе, смертоносная преграда для всех воспоминаний о живых.

– Если ты умрешь, мы станем именно теми, кем назвал нас Телемах. Рабынями и продажными девками. И я никогда не прощу тебя. Никогда. Эос сказала бы, что я должна, но она мертва, и я не стану прощать. Остальным из нас… нам нужно, чтобы ты выжила. Ты понимаешь?

Пенелопе кажется, что она понимает, но она не знает, как это сказать, и потому молча продолжает расчесывать волосы своей служанки.

Глава 33

Атака начинается незадолго до рассвета.

Все в точности так, как предсказывал Одиссей: именно так он сам бы и поступил.

Никаких хитрых стратегий, никаких коварных уловок. Когда на твоей стороне значительное численное преимущество, многое становится проще.

Воины Эвпейта и Полибия крадутся во тьме к стенам фермы Лаэрта. Идут без факелов, пригибаются к земле, таща за собой лестницы, двигаясь рывками в грязи под затянутым облаками небом.

Всего собрали семь лестниц, каждую из которых тащат шесть человек. Вот они бросаются вперед. Вот им чудится движение на стене. Вот они замирают. Лежат лицами вниз, ждут. Вот движения больше не заметно, и они снова поднимаются. Одиссей велел погасить все огни, чтобы его люди лучше видели в темноте, оставаясь незамеченными. В первом состязании не нужны мечи и луки – сейчас проверяется зоркость глаз и чуткость ушей.

Ночью каждый звук – угроза. Шорох земли под ногой, скользнувшей в незамеченную ямку, треск ломающегося стебля какого-то упорного растения, пережившего послеполуденный пожар. Щебет птиц на опушке леса, тихий свист пропахшего дымом ветерка среди деревьев.

Я велю сове ухнуть и слышу ее крик, но караульные на стенах лишь вздрагивают, не разглядев движущиеся в темноте фигуры. Я велю лунному свету светить чуть ярче сквозь прорези облаков, голодной лисице – взвизгнуть, сонным воронам – разлететься по небу. Этого недостаточно, но я не осмеливаюсь на большее: пока Арес на этих островах, невозможно предсказать, что он сделает в отместку. И эта неопределенность пугает меня больше, чем заранее ожидаемая гадость.

Я пытаюсь разглядеть женщин в лесу и вижу четырех, караулящих за деревьями. Они пока тоже не видят лестниц, хотя младшая, с длинными конечностями и волосами цвета воронова крыла, у которой отец погиб в штормах, натравленных Посейдоном на людей Одиссея, похоже, что-то замечает в темноте. Она вертится. Толкает сестру. Указывает. Она сама не уверена, видела ли что-то вообще.

Должно быть, Артемида добавила ее глазам остроты, подарив ей зрение ястреба. Пусть острота зрения не в моей власти, но я могу дать ей то, чего не хватает очень многим, – то, что можно счесть самым ценным из моих даров.

– Верь в себя, – шепчу я ей на ухо. – Доверяй своим чувствам и верь в себя.

– Я что-то видела, – бормочет она, потянувшись к луку на боку. – Я что-то видела.

Женщины, распластавшись по земле, лежат на опушке леса и наблюдают.

На горизонте с востока появляется тоненькая серая полоска. Такой свет хорош для резни: его недостаточно, чтобы заметить опасность, но после оставшимся в живых не скрыться в темноте.

– Там, – шепчет девчонка в лесу, в тот самый момент, когда первая лестница добирается до рва.

– Ты ничего не слышал? – спрашивает мужчина с перевязанной рукой, стоящий на стене. Он и его товарищ вглядываются в темноту внизу и не видят ничего, но он мог бы поклясться…

Из-за рва мятежникам трудно занять позиции, но их пока не заметили, они все еще остаются не более чем размытыми тенями. Они пытаются поднять лестницу, но один тянет вниз, пока второй тащит вверх, а тот вообще решил, что, когда говорят налево, имеют в виду другое лево, и им нельзя кричать и ругаться друг на друга, как делают это днем, и некоторое время они никак не могут разобраться, что делать с этой штукой, которую притащили. В нескольких шагах от них еще одна группка сползает в ров, а третья, чуть дальше, похоже, нашла место и…

– Там! – девчонка в лесу чуть не окликает, чуть не выкрикивает, указывая в редеющую темноту ночи, и они действительно там. Там лестница, поднимающаяся из темноты, пока мужчины пытаются выровнять ее, и никто на стене ее по-прежнему не замечает, там слишком мало караульных, да и те почти спят в ожидании дня как спасения.

– А что мы сделаем? – спрашивает одна из женщин, но девчонка, научившаяся верить в себя, способная доверять своим чувствам, поднимается, складывает ладони вокруг рта и без капли сомнений кричит в ночь.

– Атака! Атака! Атака!

Ее голос не особо силен и разносится недалеко, но и этого хватает. Когда люди ждут опасности, они подпрыгивают и ускоряются мгновенно, к тому же услышав крик человека, несомненный и реальный. На стенах воины достают мечи, вглядываются в темноту, смотрят вниз, вокруг – и тут один наконец замечает угрозу.

Возможно, тут и осталась бы какая-то неопределенность, вот только одна из команд мятежников, услышав женский крик и решив, что элемент неожиданности потерян, сдергивает обмотку со своих клинков и издает боевой клич.

– Тревога! – ревет дозорный на стене. – Тревога! – вторит ему другой, который сам ничего не заметил, но думает, что стоит сделать вид, и присоединяется к товарищу.

Двери фермы открываются. Спящие мужчины вскакивают. Я поторапливаю их, отправляя ледяной порыв ветра прямо в их сонные лица, подгоняю их к стене. Одиссей выбегает из дома без брони и босой, с луком в руке, смотрит на стены и, не заметив угрозы, кричит:

– Где враг?

Дозорные на стенах не находятся с немедленным ответом, но нападающие отвечают за них, поскольку первая лестница уже приставлена к стене и первый гребень на шлеме поднимается над ней. Стоящий на стене Телемах, заметив это, издает клич – и вот уже все мужчины фермы торопятся, толком не одевшись и едва вооружившись, отразить приближающуюся угрозу.

Атака с лестниц – всегда рискованное дело. Обычно, чтобы преуспеть, требуется невероятное самомнение,