Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

– Вы сами подлец, чего же хотите от других людей? Зато теперь ваши шансы найти свиток уменьшились! Остался один Корнелий! Если и с ним вы провернете нечто подобное, то уже никогда не сможете найти свиток и все время будете от него зависеть!

– Я понял, понял, Нольс. Прости меня. Погорячился.

Действительно, глупо получилось. Остаток ночи Нороган провел без сна – он все ходил по округе, страдая от необдуманных поступков. На душе сгустился сумрак – и дело было даже не в осуждении Нольса, нет. Что-то другое печалило его. За свою жизнь он убил уже столько людей. Причем убил подло, мерзко. И все они в той или иной степени приходились ему друзьями. И этот самый факт десятикратно увеличивал его грехопадение. Интересно, как бы отнеслась к нему Павлия? Испугалась бы? Осудила? Испытала ненависть? С мучительной тоской думая про беловолосую красавицу, Нороган совсем не заметил, как и его суровая мужицкая внешность меняет формы: грубые черты приобрели плавность и нежность, волосы удлинились, лицо сделалось прекрасным. Вспоминая свою неразделенную любовь, он и сам не понял, как овладел способностью Тени перевоплощаться. Теперь в мужской одежде по берегу реки бродила сама Павлия, хоть, разумеется, и не столь красивая, как в действительности. Увы, теперь с ней у него не будет ничего общего, совсем ни-че-го.

Предаваясь горестным рассуждениям, Нороган не заметил, как вновь оказался возле лагеря. Здесь было тихо, жутко.

– Выйди! – прошелестел Нороган приятным женским голосом, желая, чтобы Корнелий сам показался навстречу. Но тот лишь испуганно забился в палатку, кажется, наблюдал за ним исподтишка сквозь прорези в ткани. Трус.

– Тебе будет проще прочитать его мысли у Желтого моря. Там твоя сила существенно возрастет. Позови его с собой, – посоветовал Нольс.

– Пойдем к воде! – позвала прелестная девушка тихо, и только глупец не откликнулся бы на этот сладостный призыв. Но Корнелий упрямо продолжал скрываться.

– Не хочет, – пожаловался Нороган Нольсу.

– Выйдет. Дай ему время. У нас-то его предостаточно.

Действительно, спустя пару часов, Корнелий и вправду пошел на манящий голос. Наверное, он решил разобраться разом со всей этой странной ситуацией. Нороган его прекрасно понимал.

– Вы не… Хотите поменять свой облик обратно? – тактично поинтересовался Нольс.

– Зачем? Кажется, нашему ученому я пришелся по вкусу, – с угрюмым цинизмом говорил Нороган, все удаляясь от лагеря. Корнелий покорно шел за ним следом, как зверь, которого приманивают вкусным лакомством.

– Стой! – грозно прокричал ученый беловолосой красотке, маячившей среди деревьев. – Зачем ты явилась мне? Чего тебе от меня надо?

Нороган горько засмеялся.

Ни-че-го. Ничего, кроме свитка.

Они долго шли так; наверное, Корнелий, если бы захотел, смог бы догнать беглянку, однако, видимо, он не старался это сделать, либо же в глубине души опасался. И вот они, наконец, оказались на ненавистном берегу, уже набившем всем оскомину. Том самом берегу, где столько всего произошло. Жаль, что природа плохо сохраняет человеческую историю.

Корнелий испуганно замер, а Нороган, круто развернувшись, встал напротив него. Лицо ученого исказилось страхом безумия, а его губы невольно прошептали:

– Беловолосая Мэнсис! Карита Мэнсис, зачем ты пришла за мной?

Несмотря на исключительную важность ситуации, Нороган разразился удушливым смехом. Что за драматичность, кому она сейчас нужна? Затем он с легкостью проник в воспоминания Корнелия, а тот с диким воплем упал на песок.

Что за тайны хранит наш ученый? А ведь он и правда в прошлом был естествознателем! Весьма ожидаемо. В войне не участвовал, значит, миротворец. Что ж, и это тоже понятно. Потерял память вместе с другими после того, как единороги забрали свой дар.

– Не переборщи, он так может умереть! – воскликнул Нольс, стремительно врываясь в сознание увлекшегося Норогана.

– Подожди, я еще не дошел до самого главного. «Слово…».

Увы, все касательно свитка было темно, словно жизнь Корнелия накрыли колпаком, лишив освещения. Как ни пытался, Нороган ничего не мог разглядеть. Ни-че-го.

– Что же это! – в сердцах воскликнул он, резко выйдя из воспоминаний. Бедный ученый скорчился в его ногах от неведомых мук.

– Полечи его, а то он умрет, – предложил Нольс.

Нороган со странным выражением на лице взглянул на человека, полностью зависевшего теперь от его доброй воли.

– Мне его жаль, – озабоченно прошептал естествознатель, как бы впервые узнав Корнелия, человека, с которым он проделал такой длинный и опасный путь и которого он так сильно подставил. Как и Доланда.

– Я один причинил ему столько зла и боли. Теперь дочь его умрет. Мне не хочется исцелять его, пусть он лучше будет находиться в состоянии безумия, нежели с осознанием полного краха экспедиции и гибели любимых друзей.

– Мы могли бы привлечь его на свою сторону, – укоризненно возразил Нольс.

– Именно поэтому я не желаю возвращать ему волю и сознание. Пусть лучше так, чем как я. В плену у самого себя.

– Глупец! Впрочем, я говорил, господин Нороган, из вас выйдет отличный злодей, даже не лишенный своеобразного очарования. Вас непременно полюбят.

Глава 12 Рану можно перевязать, и после ссоры возможно примирение.

Когда Нороган благополучно отбыл в пустыню с учеными, Инкард оказался совсем забытым. Мать старательно делала вид, что не обращает на него внимание, ибо никак не могла простить за недавнюю выходку. Преступление, которое он никогда не совершал. Его жалким уделом стало полное одиночество и отчуждение: сверстники прекратили с ним всякие отношения, полагая, что чужак опасен и непредсказуем, бывшие учителя из куттаба, проходя мимо, делали вид, что не знают его. Инкард больше не пытался примириться с Павлией. Возможно, если бы он поговорил с ней по душам, рассказал все как есть, пожаловался бы на Норогана – ситуация изменилась бы в корне и мама простила его, поняла, пожалела. Но Инк хоть и был еще мал, но уже сделался порядочным гордецом, к тому же ему претила сама мысль жаловаться кому бы то ни было. Он и так в последнее время только и делал, что без конца переламывал гордость, подчиняясь человеку, которого ненавидел всем сердцем.

В первую неделю, как Нороган оставил их, Инкард почему-то особенно остро ощущал крушение всех своих надежд и полную заброшенность. Казалось, он был лишен всего на свете: теплого дружеского участия, общения со сверстниками, материнской любви. Даже родного отца он был лишен! Единственным утешением для бедного мальчика оказалось то, что его мучитель наконец-то оставил их семью в покое и ушел в неизвестном направлении. Инкард всем сердцем надеялся, что мерзавец покинул их навсегда, однако, наблюдая за тем, как Павлия с каждым днем все более тоскует