Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин

Тадао вошёл в небольшое помещение. Тут были вырезанные из дерева фигурки и старые свитки с картинами и молитвами. На специальных полках разложены благовония и прочие атрибуты.

Монах, зажёг одну палочку и сел на пол посреди зала, напротив большой статуи Цукамарэ. Он закрыл глаз и стал что-то тихо бормотать, ритмично произнося длинные фразы, иногда прихлопывая в ладоши и кланяясь. Это продолжалось достаточно долго и без перерывов, но ничего не происходило. Тогда уже громко, с твёрдой настойчивостью в голосе, он продолжил молитву так, что даже за закрытой дверью, на улице, стало слышно каждое его слово:

— Прошу тебя! Не оставляй меня! Дай знак! Любой! Ещё один раз, хотя бы услышать её, чистейшая Цукамарэ! Я… просто хочу вернуться туда в последний раз!

— Она не будет с тобой разговаривать. Ты ведь проклят. Забыл?

Тадао бросил полный ненависти взгляд на появившуюся внутри храма жницу смерти.

— Спокойно, монах. Твою просьбу я могу исполнить и сама, просто прекрати противиться, — она вмиг возникла перед ним и приложила большой палец с идеально белой кожей ко лбу. Тадао тут же потерял сознание.

Тао привёл девушку на поляну, густо покрытую яркими цветами самых разных расцветок, раскинувшуюся среди деревьев с жёлтыми листьями. Они были за пределами храма вдвоём, вдали от людей. Нани, увидев перед собой такую красоту, весело рассмеялась:

— Неужели это всё сделал ты?

Парень скромно пожал плечами. Она приблизилась, нежно взяв его за руки:

— Они созданы не разрушать, а созидать нечто прекрасное!

Тао, несколько замявшись, произнёс:

— Прекрасное, как ты?..

Девушка продолжала улыбаться и смотреть на него, чуть покраснев и смутившись, будто ей не терпелось в чём-то признаться:

— Я покажу тебе кое-что, если ты готов полюбить меня настоящей.

— К-конечно! Я готов, — произнёс парень со светло голубым чистым взглядом.

Тогда закрой глаз и не открывай, пока не скажу, — затем Нани крепко заключила его в свои объятия.

Тао сделал то же в ответ и зажмурил единственный глаз, выполнив её просьбу. Он совсем не заметил, как их подхватил ветер и унёс высоко в небо, к белым мягким облакам и тёплому солнцу. Золотой лес остался где-то далеко внизу, а девушка крепко держала ничего не подозревавшего возлюбленного.

— Теперь можешь открывать, только не бойся.

Парень поднял веко. От неожиданности у него захватило дух. Вжавшись в девушку ещё сильнее, Тао начал болтать ногами. Сандаль соскочила, полетев прямиком вниз.

— Нани, как ты это делаешь? Мы ведь парим в воздухе!

— Ты боишься?

— Нет! Только если самую малость.

— Тогда посмотри вокруг, как здесь хорошо!

Парень закрутил головой в разные стороны. Никогда прежде он не видел весь мир как на ладони.

Пролетающие мимо птицы запели для них. Где-то вдалеке текла река, а на ней рыбачили ничего не подозревающие люди. Мимо проплывали облака, пока девушка не ступила на одно из них. Тао осторожно потрогал мягкую, словно пуховая перина, поверхность. Как ни странно, но облако легко удерживало вес их тел. Или, может, сами тела в этот момент были легче облака? Кто знает.

Девушка серьёзно, без прежней улыбки, взглянула в глаз любимого и произнесла:

— Я — ровесница Земле и Небу, и обладаю большей силой, чем кто бы то ни было из людей. Меня создала мать — богиня Цукамарэ, чтобы очищать мир от зла, пока судьбой не будет мне велено отправиться в другой мир, где нет ни радости, ни печали. Ответь сейчас честно перед Землёй, Небом и всеми их обитателями: ты готов любить меня такой?

На Тао смотрела посланница небес в лице самой прекрасной и чистой души, что можно было встретить. В ту секунду он принял, наверное, самое осознанное и ясное решение в своей жизни:

— Всегда! Каждый день и в каждом из миров! — и соединился с девушкой в поцелуе.

Их осветило всевидящее солнце, а облака, плавно покачиваясь из стороны в сторону, вернули влюблённых на землю, к цветочному полю. Это был первый день Тао, наполненный счастьем и положивший начало его лучшей части жизни.

Монах открыл глаз. Позади него сквозь открытую дверь пробивались лучи ярко-красного заката, а также на земле, мирно сопя, спал Молчание. Рядом стояла жница, но что-то с ней было не так. Её лицо больше не выражало никаких эмоций, а взгляд был пустым и отстранённым. Она была сама на себя не похожа.

— Что с тобой? — монах встал на ноги.

Женщина посмотрела на него совсем по-другому:

— Я и не знала… что чувствуют люди. Твоя радость и… тоска… слились воедино. Это и есть воспоминания? Ваша жизнь совсем другая. Теперь я понимаю твоё желание.

— Так ты поможешь мне попасть к Нани? — задал вопрос Тадао с надеждой в голосе.

Во взгляде жницы читались горечь и понимание, она покачала головой:

— Прости, монах, мне жаль.

В стенах храма, окрашенных пурпурными лучами заходящего солнца, злость внезапно обуяла мужчину. Он закричал и взмахнул рукой, заставляя женщину раствориться в воздухе. Пульсация в руке накачивала яростью всё тело. Тадао дал волю эмоциям, теряя над ними контроль. Он никак не мог остановиться, колотя воздух и ругаясь в пустоту.

Разбуженный криками Молчание подбежал к буйному другу, пытаясь его успокоить. Но тот никак не реагировал. Тогда немой на свой страх и риск влепил товарищу смачную пощёчину, тут же отскочив в сторону. Как ни странно, но только после этой оплеухи монах внезапно опустил руки и глубоко задышал.

— «Ты как?» — вормоловец вопросительно дёрнул головой.

— Нормально… Да… Ладно, пора идти.

Мимо покидающих храм путников прошёл молодой служитель. Он одарил друзей беззаботной улыбкой и скрылся в пагоде, чтобы зажечь благовония. Тадао посмотрел ему вслед и потрогал рукоять меча, окончательно возвращаясь в безнадёжную реальность.

Город, как и всегда, жил даже в самое позднее время. Большинство торговцев распустило тканевые крыши, чтобы снег не испортил их товар. Кукольный и теневой театры заманивали детей со всех ближайших улиц. Солдаты бездельничали, выпивая или просто просиживая время в тавернах. Никто здесь не помнил о войне и не хотел вспоминать, ведь она шла где-то там, вдалеке.

Белые хлопья падали на такую же белую голову с длинными, завязанными в хвост волосами, и исчезали, сливаясь с ними в единое целое. У монаха больше не осталось ни одной тёмной пряди.

Чем ближе он подходил к внутренним воротам,