Бог безвременья - Жаклин Холланд

мыши. Не отдельные мышки, а тысячи мышей. Они падают, как капли дождя, с листьев деревьев, размахивая хвостами. Луна – белый воздушный змей, скользящий низко над верхушками деревьев, веревка от него каким-то образом привязана к капоту моей машины, а в лесу играют дети – я вижу их пальцы за стволами деревьев; они смотрят на меня, хотя на часах уже давно, наверное, уже очень давно, где-то между полуночью и бесконечностью.

Фары внезапно выхватывают из темноты впереди на дороге странное животное в форме сердца. Я медленно подъезжаю ближе, и луна, потеряв ветер, стремительно падает с неба. Я вижу изысканный узор на перьях крыла. Через плечо ко мне поворачивается лицо, дикие желтые глаза-шары и клюв в форме кинжала.

Сокол-балобан сидит на дороге и яростно рвет на части мышь, зажатую в его когтях.

– Сюда, оно там, – зовет он меня и поднимается в воздух; с его когтей все еще свисают ошметки красного мяса. – Следуй за мной.

Птица медленно хлопает крыльями. Я следую за ней, к чему бы меня это ни привело. Луна прерывистыми движениями взмывает обратно в небо.

XXIII

Выпал первый снег, и наша одежда перестала спасать от холода. Пауль, сверяясь с картой, повел нас через гористую местность к ближайшему городу. Я не любила города и горожан, но следовала за ним, полная страха и опасений.

По вечерам мы ютились у костра, а ночью спали в небольшой брезентовой палатке, защищавшей нас от ветра и дождя. Теперь мы больше разговаривали на его языке, который я освоила достаточно хорошо. Он рассказал мне о своей жизни на родине, в Австрии. Рассказал мне о своих припадках и о том, как они начались в подростковом возрасте. Как когда-то во время приступа его тело осталось внизу, а ему явились в небе видения светлых ангелов и божественной сущности, которая окружала и проходила через него и через все вокруг. Он рассказал мне о Йохане, которую любил с детства, о том, что, когда у него начались припадки, им не разрешили пожениться, их свадьбу отменили, а ее выдали замуж за другого.

Я слушала и задавала вопросы. Говорила с ним о живописи и рассказала ему много секретов, которые знала о природе, но почти ничего не рассказывала Паулю о себе или о своем прошлом. Когда он задавал вопросы, я молчала или переводила разговор на другое. Он не знал ни о том, откуда я родом, ни о двух семьях, которые я потеряла. Я никогда не говорила о лице, которое видела в реке, где он нашел меня, или о темном божестве, преследующем нас, чье присутствие порой ощущала в лесу. Все это не имело значения. На всем лежало проклятье, а меня по-прежнему звали Никто.

Ночью при свете лампы в палатке Пауль продолжал писать письма, которые, как я теперь знала, предназначались Йохане. Я засыпала у него на плече и чувствовала, засыпая, как его рука нежно поглаживает мою щеку.

– Ты все еще любишь ее, – сказала я однажды.

– Конечно, я все еще люблю ее, – подтвердил он. – Если бы я больше не любил ее, это означало бы, что я никогда ее не любил. Любовь – настоящая любовь – не может закончиться. Это одна из немногих вещей в этом мире, у которой нет конца.

Он повернулся на бок и посмотрел мне в глаза.

– Если бы я не продолжал любить ее, это означало бы, что я могу когда-нибудь перестать любить тебя.

Когда он это сказал, боль пронзила мою грудь. Мое лицо покраснело, и стало трудно дышать.

– Но это, – сказал он, взяв мои руки в свои, – невозможно.

Он снова перевернулся на спину и посмотрел на бумаги перед собой.

– И так как я уверен – совершенно уверен – в ее любви ко мне, то могу рассказать ей о том, как я счастлив сейчас, с тобой, и знаю, что она будет только рада за меня.

– Ты писал ей… обо мне?

– О, да. Конечно. Когда нас разлучили, она переживала не только за себя, но и за меня. Она вышла замуж за хорошего человека и знала, что у нее будут дети и теплый дом, но боялась, что у меня никогда не будет всего этого. Со своей стороны, я был в этом уверен, что показывает, как можно заблуждаться.

Он наклонил голову и поцеловал меня в лоб.

– Я уверен, что она счастлива, – продолжал он, – но ее счастье было бы еще полнее, узнай она о моей радости, поэтому я спешу рассказать ей обо всем. Слушай.

Он указал на строчку в письме и прочитал вслух:

– Такой талант у моей прекрасной Никто! Она сидит и рисует рядом со мной, ее пейзажи совсем не похожи на мои, но такие настоящие. Это ежедневно напоминает мне о многообразии мира и о том, как по-разному можно говорить о нем. Это напоминает мне о том, что у меня есть выбор.

Я улыбнулась его словам, но мне стало стыдно. Он не знал моего настоящего имени, я до сих пор не открылась ему, а теперь выставила его глупым в письме.

Перевернувшись на бок, я лежала в темноте, зная, что должна сказать ему – он заслужил любить настоящего человека с таким же именем и историей, как у него самого, – и в то же время зная, что не сделаю этого. Я не могла, пока бог безвременья бродит во тьме, возможно, ища меня, а может быть, жадно мечтая о том, что отберет у меня в следующий раз. Анна и Аня, два человека, которыми я была, потеряли всё – всё, что они любили, самым ужасным образом было уничтожено, сгорело в огне. Я не могла рисковать. Я не смею дышать слишком глубоко, ступать слишком громко. Если я перестану быть призраком и стану собой, то не привлеку ли к себе излишнего внимания? Будь я мудра, я бы ни к чему и ни к кому не привязывалась. Моя любовь к Паулю, то, как сильно, до боли, он был мне дорог, как я боялась его потерять, была непростительной глупостью. Я уже и так рисковала слишком многим.

Мы достигли окраины города, подножия горы и опушки деревьев, откуда были видны хижины, пастбища, бесплодные зимние поля и колокольня церкви. Дальше я не пошла, да и Пауль не настаивал, так что мы разбили лагерь на границе леса на склоне горы над городом. Мы сложили наши картины в одну стопку, Пауль взял