Дом бурь - Йен Р. Маклауд

– Билеты у тебя?

Мэрион с шуршанием похлопала по карману пальто. Несколько минут спустя, когда они наконец оказались среди жилых домов, она прижала ладони ко рту и шмыгнула в переулок. Ральф опустил сумку и почувствовал, как холодный городской воздух овевает его кожу. Судя по звукам, ее тошнило.

– Это все из-за того ужасного сидра, Мэрион. Тебе не следовало его пить.

– Нет, сидр ни при чем. Это…

– Что?

– Мы почти на месте.

Они вышли на улицу, вымощенную выпуклой брусчаткой. Мимо сновали парочки, шумные и сонные. В «Саншайн Лодж» знакомая женщина в знакомой сетке для волос сняла со связки знакомый ключ. Неимоверно уставший Ральф поставил сумку на пол и опасливо тронул выключатель в номере 12А. К его удивлению, лампочка загорелась, хотя это не сильно улучшило вид комнаты. Сняв ботинки и носки, Мэрион плюхнулась на скрипучую кровать. Ральф сел с другой стороны, лицом к стене.

– Мне нужно в уборную.

Мэрион и пружины кровати захихикали.

– Загляни под кровать. Там наверняка есть ведро.

И оно там было, но он не смог заставить себя им воспользоваться. На ощупь спустившись по неосвещенной лестнице, он в конце концов ограничился наружной стеной, которая смердела так, словно это и было ее единственным предназначением. Пробираясь обратно, Ральф сказал себе, что к таким вещам придется привыкнуть. Мэрион уже спала, свернувшись калачиком, полностью одетая. Не желая выключать свет, он лег рядом на засаленные одеяла, чувствуя спиной продавленный матрас. Летом, когда они занимались любовью, все было по-другому. Даже пятна на потолке изменились. Не осталось и следа Блаженных островов или какого-либо узнаваемого моря, континента. Теперь перед ним был пейзаж его лихорадочных грез, искаженный и нелогичный. Потом далекий генератор перестал гудеть, и свет погас, воцарилась темнейшая ночь. Где-то неподалеку смеялась женщина, но слишком громко и долго, чтобы смех можно было назвать счастливым. Мэрион тихо похрапывала. От нее пахло рвотой и сидром. Он перевернулся на другой бок, подавляя приступ кашля.

Кожа зудела. Жаль, что он не захватил с собой побольше записных книжек. Жаль, что выбросил отцовские камни. И вообще, что это было за послание – почему отец, который всегда гордился тем, что был телеграфистом, предложил сыну жизнь мелкого гильдейца? А может, послания не было, или Ральф его неправильно истолковал, поддавшись детскому желанию избежать ответственности. Он вздохнул. Кровать вздохнула вместе с ним. Но возвращаться нельзя. Он здесь, он с Мэрион. Они должны вместе встретить свое будущее.

Он закрыл глаза. Попытался представить себе белые пляжи и прозрачные океаны, изобилующие доказательствами его теории; там должно быть множество красивых рыб. Ральф с трудом заснул.

Как бы Сисси ни ворчала, метеовед Эйрс был убежден, что с хорошей поставкой ничто не сравнится. В конце концов, экономка с радостью принимала лучшие вина, свежайшие фрукты, наличные деньги, а сам он считал, что частной торговле свойственна некая правильность, которой столь многие вещи в обычной жизни лишены. Даже прибытие «Прозерпины», чьи спонсоры и инвесторы включали богатеев-завсегдатаев Хотуэллса, воспринималось как достойное событие. Метеовед считал контрабанду моральным долгом, и он, скорее всего, нынче вечером занимался бы тем же самым даже без солидного барыша, обещанного за старания, хотя стоило признать, перспектива воодушевляла.

Когда Эйрс в компании с одним из самых надежных младших садовников Уайетта подкатили бочки с взрывчаткой к берегу, им подали сигнал с того места, где готовилась к отплытию большая шлюпка. Кто-то взмахнул факелом. Они перетащили бочки в лодку и отчалили, погрузили весла в воду и передали по кругу фляжку с лучшим пойлом, острым, терпким и сладким – то, что нужно в подобную ночь. Словно призрак, шлюпка скользила в клубящейся тьме. Эйрс доверял этим людям так, как никогда бы не доверился ни одному моряку-зазнайке. Скоби, Джек и Малыш Пол, а также Билл Прайс, отец девчонки, Мэрион. Они направили лодку в сторону дальнего приливного течения, уверенные, что в столь темную ночь поблизости не окажется других судов. На Дернок-Хед устанавливали лебедки. На проселочной дороге должны были ждать фургоны.

Впереди простирался еще более густой мрак, но по мере приближения к месту встречи они первым делом почувствовали запах корабля, а еще ощутили медленную пульсацию его двигателей. И вот высокие мачты «Прозерпины» нарисовались в тумане – метеовед узрел собственными глазами судно, являвшееся к нему в мечтах с того самого дня, когда он коснулся числобуса в зале Гильдии заморских коммерсантов. Он заметил лица над ограждением борта и извивающиеся веревки, а когда настало время забраться наверх, сказал себе, что эта поставка ничем не отличается от предыдущих.

Капитан, испанец по фамилии Конвертино, приковылял из тумана, когда они уже стояли на накренившейся палубе.

– Рад, что это путешествие закончилось, хотя и жаль терять корабль, даже если он старый – судя по документам, уже затонувший… – У испанца были седеющие волосы, зачесанные назад, и лицо без морщин. Море так поступает с некоторыми людьми: раздувает, вместо того чтобы запечатлеть в них себя.

– Я метеовед Эйрс. А это Билл Прайс, Джек Петти, Пит Скоби…

Нельзя было терять ни минуты. Они немедленно приступили к извлечению эфира из трюма с помощью нескольких матросов, оказавшихся слабыми и безвольными даже по меркам закабаленных трудяг. Как правило, метеовед не одобрял такой способ комплектования экипажа, и этим вечером ничто бы не заставило его изменить свое мнение. Признаками их неопытности были воспаленные от соли раны на руках и ногах, шрамы на ладонях. Так или иначе, за этот рейс они получат вознаграждение, которого хватит, чтобы выкупить свободу.

Эфир оказался не в ящиках или бочонках, как он ожидал, а в больших кувшинах, украшенных языками, драконами и символами, которые ни один член английской гильдии никогда бы не расшифровал. Они скапливались на палубе, как толстые терракотовые идолы, пока метеовед помогал опускать взрывчатку через главный люк в пустеющий трюм. Пол был заляпан маслом, покрыт лужицами трюмной воды и соломой. Не обращая внимания на сердитые взгляды тварей на оставшихся сосудах, метеовед прислонил к каждой из переборок по бочонку, затем снял с них восковые пробки и воткнул огнепроводные шнуры. Витые полоски кордита сверкали в его руках, как личинки светляка. Конверт с уникальным заклинанием пришел, снабженный предупреждениями о том, что его не следует вскрывать до момента активации шнуров, но метеовед без особого труда вызубрил витиеватые знаки фонетических иероглифов. Они пели в нем и сейчас, когда он поднимался