Шарлатан - Квинтус Номен

электричество» уже обеспечило деревне серьезное преимущество перед всеми прочими вариантами размещения: весной сорок первого, когда в области выяснили, что лампочки на двести двадцать никому в области больше не нужны (кроме единственного цеха в Павловской районной электростанции), весь запас торговли был продан (за деньги, конечно) в Кишкино. Невелик был этот запас, но деревне его лет на пять бы хватило — а теперь для новой школы в любом другом месте просто лампочек достать не получилось бы: ленинградская «Светлана» производство прекратила, а в Москве лампочек делалось столько, что эвакуированным заводам не хватало.

Кроме того, у нас было стекло для окон, паршивое конечно, но было (причем официально — в собственности именно Кишкинской школы первой ступени). Не в изобилии, но на окна в классах и жилых комнатах его мы сделать могли, так что по поводу того, где такую школу строить, вариантов, собственно, других и не оставалось. Но, понятно, постановление — это дело хорошее, однако из постановления не то что школу, даже сортир в огороде не выстроить, его в этом сортире разве что на гвоздик повесить можно — но ведь в нем и гвоздика даже не было. Но с ним уже модно было «поднимать на трудовой подвиг людей» — и тетка Наталья людей подняла.

До конца февраля из Заочья вывезли весь запасенный до зимы торф, а как только температура на улице стала приближаться к нулю (то есть в самом начале апреля, когда еще снег все же не сошел) народ в деревнях и селах начал массово глину копать и лепить из нее кирпичи. Попутно дерева в лесах нарубили и даже вывезли, причем всю «деловую древесину» в Кишкино перетащили. То есть в Кишкино привезли достаточно, чтобы всю «деревяшку» в будущей школе изготовить, причем в уже «годном для работы» виде: бревна сразу везли в Ворсму, там на тарном производстве завода Ленина из них напилили брусья и доски — и вот это все в Кишкино и доставили. А большую часть все же оставили в городе: руководители всех пяти основных городских заводов совместным решением договорились для «выковырянных» новое жилье летом выстроить. То есть «типовые деревянные дома» строить собрались: бытовые свары уже всех в городе достали. В том числе и самих этих руководителей: из десяти заводских начальников (то есть директоров и главных инженеров) в своих частных домах жили только двое, а остальные как раз и получили после приезда «понаехалов» в своих квартирах классические коммуналки…

А еще «квартирный вопрос» сильно достал и всех рабочих из Кишкино: их привычную уже «зимнюю ночлежку» сделали общежитием для эвакуированных и им теперь приходилось почти каждый лень возвращаться в деревню, а рано утром снова бежать на работу. То есть часть все же оставалась в городе ночевать, на турбинном и на генераторном в заводских конторах устроили места, где можно было ночь перекантоваться — но это только в уж самом крайнем случае, так как в конторе-то даже умыться толком было негде. Мне об этом рассказал отец, когда я спросил, почему он, несмотря на то, что выматывается до предела, в Ворсме на ночь никогда не остается. И у меня родилась очень умная идея, которой я поделился с дядей Алексеем: он-то теперь был на турбинном старшим мастером и вполне мог мою идею и директору с главным инженером передать. А идея-то было исключительно простой.

То есть простой она стала где-то в конце февраля, когда «локомотиву», бегающему по маршруту «Ворсма-Ворсма» (то есть от города до станции) перестали выделять бензин. Его и раньше-то выделяли в обрез, а теперь вообще бензин закончился. Но локомотив после этого ездить не перестал, потому что с ГАЗа в Ворсму прислали газогенератор для автомобиля и парочку слесарей, которые этот генератор в машине присобачили. Это было непросто, на «локомотиве»-то вплотную к кабине стояла пассажирская будка, так что они его присобачили перед мотором — но если кататься по рельсам, то получился вариант вполне рабочий, а уж дров для того ценного транспортного средства найти было не особо и сложно.

А я решил как бы «уточнить» у родного дядьки, как и почему в Ворсме и окрестностях возникло «ножевое производство», причем такое, что крошечный рабочий поселок в тридцать девятом давал стране девяносто пять процентов перочинных ножей и почти сто процентов — ножей «специальных». Сейчас завод Ленина тоже сто процентов тех же «командирских» ножей армии выдавал, но сталь сейчас завод использовал привозную, а вот раньше…

Вот за что я очень сильно уважал потомственных рабочих (то есть тех, которые поколениями работали на одних и тех же заводах), так это за то, что они работой своей гордились и, вдобавок, знали историю своих заводов чуть ли не с момента их основания. И с гордостью знаниями делились — так что и дядя Алексей начал рассказ со времен, когда Земля была еще тепленькая. Но я его прервал «на самом интересном месте» и задал еще один вопрос. Тут он слегка завис, затем решил уточнить, что именно меня интересует…

Трубный завод в Павлово так и не заработал. То есть он сейчас как-то работал, выпускал что-то металлическое для нужд фронта, но вот «по основному профилю» не функционировал: сварочную машину для труб с него забрали и перевезли на ГАЗ, и там с ее помощью бронекорпуса для броневиков варили. А прокатный стан, на котором должны были катать стальной лист для изготовления труб простаивал. Потому что такой стан никому и нафиг не уперся: изготовленный еще до революции он мог катать металл кусками шириной сантиметров до пятнадцати. И вообще представлял из себя высокую раму с одним набором валков, к которому кое-как присобачили электромотор на полста киловатт. Предполагалось, что он будет катать полосу, которую потом свернут и сварят — и получится труба, вот только болванки, из которых полосу нужно было катать, подразумевалось получать из Кулебак — а там теперь завод катал броневые листы для танков и на всякие «посторонние предметы из гвоздевой стали» завод отвлекаться уже вообще не мог. Так что трубное производство осталось без сырья — но я-то знал, как эту проблему решить!

После того, как мне дядя Алексей рассказал, что ножи в Ворсме, Грудцино и в других местах поблизости делать начали четь ли не в семнадцатом веке потому, что было здесь много «хорошей железной руды», из которой местные жители для себя железо и выделывали. А на вопрос «а руда-то осталась?» он сказал, что руды-то хоть чем хочешь жуй,