Шарлатан - Квинтус Номен

— Шутишь?

— Конечно шучу: я кнуты делать не умею, готовый возьму у деда Ивана. Но вот все остальное я серьезно сказал. И учти: пока все помнят о большом Сталинском спасибо, ты можешь школу нашу вообще хоть в семилетку превратить, и не воспользоваться таким случаем будет в корне неправильно.

— Ага, а строить ее из чего?

— Ока встала, сейчас торфа на санях много навозят. Налепим кирпичей, обожжем в ямах — тетки тебе помогут. Цемент… можно же и на извести стены класть, стекло я сделаю, а деревяшки у нас каждый умеет. Так что новую школу мы просто выстроим.

— Все у тебя просто…

— Не всё. А дальше будет еще не проще, но мы же победим!

— Это ты про войну?

— И в войне победим тоже, но уже не мы. А мы для победителей сделаем так, чтобы им домой было не стыдно возвращаться.

— Тем, кто вернется…

— Да. А еще мы постараемся сделать так, чтобы им очень хотелось вернуться, чтобы все они знали, что их здесь очень ждут…

Думаю, по всей стране оставшиеся женщины очень ждали возвращения своих мужей, отцов и сыновей, но война слишком часто разбивает надежды и ожидания. В начале февраля ожидания разбились и в нашем доме: на дядю Николая пришла похоронка…

Глава 15

Война — войной, но людям все рано нужно жить. И нужно где-то жить, а с этим — учитывая, сколько народу попало под эвакуацию — было очень напряженно. К трем новым заводам в Ворсме выстроили сразу шесть многоквартирных домов, и в них рабочим (не всем, но самым опытным) даже квартиры выделили, но ведь и эвакуированным тоже где-то жить требовалось, и квартиры эти превратились в коммуналки. Никто по этому поводу не роптал, все понимали, что страна воюет и для победы нужно чем-то поступиться, но проблемы такая ситуация вызывала довольно серьезные. И главным образом потому, что приезжие менталитет имели вообще другой, слишком уж «городской». Не такой, как в Нижнем, а вообще другой, и для жителей Ворсмы и окрестностей очень странный — и на бытовом уровне эти отличия приводили к конфликтам. Были конфликты и не бытовые, но с ними городское руководство разобралось очень быстро: десяток семей «выковырянных» просто выслали из города дальше куда-то (и не думаю, что на курорты) — это случилось сразу после того, как некоторые товарищи нажаловались в обком партии на то, что их женам не выдали продуктовые и вещевые карточки. Ну да, не выдали: постановлением облсовета «иждивенческие» карточки выдавались только на детей до двенадцати лет, инвалидам и лицам старше шестидесяти пяти — а «безработным» женам карточки не полагались. Но их двух с лишним десятков семей эвакуированных из Ленинграда рабочих к январю сорок второго на какую-то работу устроилось всего пятеро женщин. Остальные решили, что «им вакансии не подходят» — а с вакансиями для людей без какой-либо квалификации было, конечно, грустно. Да и с запрашиваемой квалификацией: ну не было в Ворсме десятка вакансий библиотекарей, и даже одной вакансии театрального критика не было!

А вот идти работать в ОРС большинство приезжих идти просто боялись: первые две поступивших на работу тетки уже через месяц были арестованы и отправлены в лагеря с приговором «десять лет без права переписки». Ну конечно, воровать продукты в городе, где все всех знали, было занятием не самым умным, а тот же товарищ Родионов излишним человеколюбием уж точно не страдал. В Горьком он махинации с продуктовыми карточками лично отслеживал и у городе в основном ворам приговоры выносились расстрельные, а по области партийные организации следовали его примеру. Все равно воровали, но именно в Ворсме в силу невеликости города это было делать уже практически невозможно.

А еще невозможнее было заниматься кражей продуктов в Павловском районе: там вся торговля продуктами (кроме двух городов, то есть собственно Павлово и Ворсмы) шла через сельпо, и шла она «в обе стороны», то есть селяне туда продукты продавали в обмен на промтовары всякие — и шла эта торговля без карточек и даже без денег, путем «натурального обмена» — а в такой системе просто что-то своровать очень, очень трудно. Особенно трудно это было проделывать в деревнях и селах Грудцинского сельсовета: там решением Павловского райсовета ответственной за «натуральный обмен» поставили тетку Наталью. Очень ответственной ее назначили, даже наган ей выдали. И тетка Наталья периодически его даже из кобуры вынимала и совала под нос разным, скажем, не совсем советским гражданам (хотя я, например, знал, что она его даже не заряжала никогда и вообще оружия опасалась). А назначили ее буквально «от безысходности»: Грудцинский сельсовет почти в полном составе (то есть вся его мужская часть) ушла в армию, причем все мужчины- члены сельсовета ушли туда добровольцами. А оставшиеся уже членки в основном были скорее бабками, чем тетками, и за пределами своего села или деревни ничего уже просто физически делать не могли.

А тетка Наталья могла, да и головой думать она точно умела, к тому же у нее и мотоцикл был. Замой по засыпанным снегом по пояс дорогам мотоцикл, конечно, помогал ей не очень — но она и верхом на лошади умела, так что орднунг на вверенной территории она поддерживала четкий. Правда, что меня несколько расстраивало, предпочтения родной деревне она не отдавала (то есть моей родной, сама-то она откуда-то их другого места была) — но все же к доводам разума прислушивалось, и мне ее несколько раз удавалось «склонить к переходу на темную сторону». По крайней мере постановление об учреждении в Кишкино новой школы-интерната, причем семилетки, она их райсовета принесла.

Семилетка вообще-то в обозримых окрестностях была одна, в Ворсме. И поэтому в окрестных селах детей, семилетку закончивших, были буквально единицы: не набегаешься в школу-то, особенно зимой. А то, что стране нужны люди образованные, она прекрасно понимала. Ну а я вдвинул идею постройки такой школы и на территории сельсовета, причем сразу школы-интерната, чтобы детишки из соседних сел и деревень не бегали бы учиться за несколько километров. А Кишкино я для этой цели предложил как «самый оптимальный вариант», так как только у нас и водопровод был, и электричества сколько угодно. Причем именно «кишкинское