Справочник существ община г. Тальска - Анна Александровна Никода

В какофонии ночных звуков Соня тоже присела рядом и убедилась, что ее ладошка даже меньше. Стало очень неуютно.

— Крупная собака, — повторила она дрогнувшим голосом. — Или?..

— Или, — подтвердил Борис, вставая и отряхиваясь. — Я сначала подумал, это кто-то из стаи дяди Марка.

Она представила каких размеров должен быть этот «кто-то» и зареклась выходить ночью на улицу.

— Только это не так, — угрюмо отозвался Матвей и снова направил фонарик на след: — Смотрите. Наши следы меньше. И от волчьих ничем не отличаются, они более вытянутые, а у собак след совсем мелкий, они как бы круглые. И у нас четыре когтя.

Соня перевела взгляд на выемки в грязи: один, два, три, четыре… пять. Пятая подушечка и острый край когтя отпечатались чуть сбоку, как большой палец у человека. Да и сами подушечки вытянутые, будто пальцы. Она наклонила голову, раздумывая что это напоминает, потом поняла — следы ежика, или, может, белки. Огромной белки.

— Что здесь смешного?

Соня постучала по груди, выталкивая от непрошенного смешка. Нервное, не иначе. Интересно, здесь, в Тальске, никаких радиоактивных отходов не сливали? Может, это все-таки галлюцинации?

— Я тоже сначала всерьез не принял, — кивнул Матвей.

Они выбрались из кустов и Борис методично раздал всем влажные салфетки.

— Давайте обсудим все под крышей, — нервно попросил он, оглядываясь.

— Идем в бар, у меня ключи есть, — согласился Мотя.

Они торопливо зашагали по улице, вышли на площадь, но нырнуть в спасительную темноту не успели. Откуда-то издалека, будто камень с горы, докатился заунывный, печальный вой. Лицо у Моти вытянулось от огорчения, а Борис побледнел до синевы и нервно вытер ладони о штаны.

— Сородичи? — мрачно уточнила Соня.

— Совражичи, — уточнил Борис.

— Родственники, — тоном ничуть не более радостным добавил Мотя. И неожиданно встрепенулся: — Берите левее, левее! Храм видишь?

— Да ни за что! — у упыренка даже волосы дыбом встали от возмущения. Похоже, перспектива встречи с соплеменниками Матвея его пугала меньше.

Едва утихнув, вой повторился. В другое время она бы даже заслушалась — было в этом звуке нечто лиричное, тягучее, особенно когда к одному голосу присоединился второй, а затем и третий, пока голоса не соединились в одну печальную, но ужасно красивую песню.

— Нас, может, и не тронут, — схватив Бориса за грудки и наклонившись над ним, тихо, но угрожающе прошипел Матвей. — А тебя загрызут. Так что выбирай — принципы или жизнь?

Новая волна волчьей песни докатилась до них — громче и ближе. Волоски на руках у Сони встали дыбом и она первая рванула к храму, уже не обращая внимания на перепалку за спиной:

— Это запрещено, запрещено! — причитал Борис. — Если отец узнает…

— Ну, тебя же не начнет корежить при виде креста? — огрызнулся Мотя. И уже на бегу окликнул Соню: — Не туда! Вниз, тут в подвале всегда открыто…

Она торопливо сбежала вниз по ступеням и завернула за угол, под внушительную лестницу, ведущую к парадному входу. Собор был большим, с внушительным каменным фундаментом и цокольный этаж тоже имелся. Прежде, чем она успела заикнуться о ключах, Матвей толкнул дверь и буквально впихнул туда поскуливающего Бориса. Соня нырнула следом. Ночь выдалась теплая, даже душная, редкая для этих мест, но в помещении было холодно, как в настоящем погребе. Когда дверь с бряканьем захлопнулась, они оказались в абсолютной темноте и холоде, словно в могиле. Соня слышала возле себя частое взволнованное дыхание Бориса и сдерживаемое, осторожное Матвея. Пошарив вокруг себя руками, она нащупала поручни и поняла, что только чудом не навернулась с лестницы — та начиналась почти сразу от дверей. Вой отсюда доносился глухо, но все равно был слышен и ей безотчетно хотелось оказаться как можно дальше отсюда.

— Вот значит, как все в Тальске устроено? — когда глаза немного привыкли, Соня начала различать в полумраке слабый рассеянный свет луны, сочившийся из щелей между косяком и дверью. К ее радости, на последней обнаружился внушительного вида засов, который она тут же задвинула. Это слегка успокоило.

— Если отец узнает, он меня убьет, — шумно вздохнул Борис. В темноте она видела только его смутный силуэт, да бликующие красным глаза, когда на них попадал лунный свет. И невольно задумалась о том, что находится в запертом пространстве с упыренком и перевертышем. Хорошая компания.

— Вам нельзя входить в церковь? Почему? — чтобы не пустить эти мысли дальше, она сосредоточилась на другом и начала спускаться.

— Церковь — это последнее убежище, так в договоре написано, — грустно, явно прикидывая какие от их выходки будут последствия, ответил Борис. Они прошли по коридору, уперлись в еще одну дверь, которая, впрочем, тоже не была заперта, и оказались в просторном помещении, разделенном несколькими арками. Вдоль стен расположились какие-то тумбы и Соня едва не села на одну из них, не сразу распознав каменные саркофаги.

— В каком еще договоре? — нервно спросила она, отходя подальше.

— Между людьми и существами, — слегка удивленно наблюдая за ее метаниями, сообщил Матвей. — Чего это вы? Это же церковь, тут нет неупокоенных.

— Там, где есть существа, церкви по договору никогда не запирают. И входить в них могут только люди.

Их голоса гулко разносились по полупустому помещению. Воздух здесь был холодный, но сухой, так что сравнение с могилой слегка поблекло.

— И что вам будет за нарушение этого договора? — осторожно уточнила она, в конце концов усаживаясь на свернутый в рулон ковер. Темноту теперь разгоняли лучи мобильных фонариков, метавшиеся по потолку.

— Ничего, если кое-кто не станет болтать, — выразительно сказал Мотя, усаживаясь рядом с ней. И блаженно вздохнул: — А хорошо здесь, правда?

Борис уселся чуть дальше от них, обиженно нахохлившись.

— Отец узнает. Вот увидишь. Он все здесь знает.

— Как выяснилось, не все, — огрызнулся Мотя. — Иначе мы не оказались бы здесь. Может быть, отец не зря говорит, что время Мирчи ушло?

— Ну так заведите свою общину и не суйтесь в Тальск, — окрысился Борис. Из-под человеческого облика на миг выглянуло существо, больше похожее на озлобленно скалившегося мертвеца. — А отец действительно за порядком смотрит, когда русалки с домовыми сцепились, кто