Родная партия - Глеб Ковзик

Группа парней и девушек вступила в полемику с иностранцами. Как и предполагалось, вопросы в условиях предполагаемой свободы действительно быстро приняли угрожающий для коммунистов характер. Например, почему партия одна, почему людям нельзя быть не-коммунистом, чтобы достичь хоть каких-то высот в политике, угрожает ли Москва миру, имея столько ядерного оружия в Европе…

Товарищам я подсказал, как можно экологично дискутировать в их случае. Эстонец Лембит мягко пытался ткнуть меня в правду, которую прекрасно знал сам: “Что, опять спорить с ними, что их Запад скоро сгниет?”

— Нет, Лембит, не так надо смотреть на задачу.

— А как же тогда? Советская Эстония сорок лет так говорит…

— У вас задача — объяснить им, что мы взаимосвязанные люди. То есть, не веди диалог на конфронтацию, а покажи пути совместного решения проблем. А то, что у нас есть затруднения, и так ясно. Доказать обратное, я считаю, будет сложным, — подумав секунду, захотел добавить. — Или даже ненужным.

— То есть, мне не следует утверждать, что их строй плохой, негодный и заведомо проигрышный в историческом соревновании социализма и капитализма?

— Думаю, что стоит говорить про то, как все мы оказались в затруднительном положении. Как экология становится общей площадкой для кооперации.

— Это что же, Андрей Иванович, конвергенция? — Лембит словно специально называл меня по старому отчеству. — Помнится, в нашей горячо любимой стране есть один интеллектуал, из прогрессивных ученых, кто выдвигал идею конвергенции.

Я не понимал его намека, да и времени совсем не осталось. Чтобы не втекать в ползучую полемику с эстонцем, предложил ему действовать свободно по отношению к триаде идей, которые я выдвинул. Если хочет, может дополнять эти идеи, если же нет, то пусть повторит их и подтолкнет иностранцев к дискуссии.

— Вы необычный комсомолец. Если приедете в Эстонию, то позовите меня на кофе.

— Конечно. Но сначала фестиваль и свободная трибуна, Лембит. Мы должны показать высокий уровень полемики.

Я стал серьезно опасаться эстонца. Он нелоялен советской власти, это факт. Его устраивает сейчас конъюнктурная роль, но придет зрелый год перестройки, когда гласность окажется прочно вошедшей в общественную жизнь, и от коммуниста Лембета не останется и следа. Это заслуживает понимания, а не осуждения. Но сейчас мне нужен верный Лембит, на которого можно положиться.

За ходом дискуссии наблюдали, помимо обычной аудитории зрителей, я с Федосовым и Курочкой. Несколько человек советской наружности присели рядом. Судя по мрачным, невыразительным и недовольным лицам, это были особые наблюдатели. Либо от партии, либо от КГБ. Спецслужбе точно будет интересно узнать, что рассказывают на таких платформах. Хотя, осмелюсь предположить, агенты КГБ заполонили весь фестиваль.

Нет, у меня не развилась мания преследования. Мне ведь есть за что не любить чекистов — из-за своей привычки перепроверять всё нестандартное я оказался внезапно под прослушкой. Попытка, правда, не удалась, так как агент сдал их с потрохами. Кстати, надо бы навестить Леонида, совсем забыл про него. В общем, от излишней заботы к КГБ у меня закономерное предостережение.

Кроме того, советский строй любит перестраховываться. Международное мероприятие в столице, иностранцы на улицах, разговоры идеологически фривольные… Иностранная молодежь тем более охотно говорит на радикальные темы. Да любой молодой человек больше настроен на перемены, в том числе глобальные. Я бы на месте власти испугался.

Впрочем, я и есть власть, а без пяти минут власть подлинная, партийная. Для СССР в 1985-м должность в ЦК КПСС практически абсолютная высота. Сидя возле круглого стола, всматриваясь в своих и чужих, участвующих в дискуссии, я невольно ушел в свои мысли.

Да, этот момент поистине настал. Всех удалось перебороть. Много дров наломал, везде кринжа навалил, но советские люди отнеслись ко всему чуть более стоически, чем я ожидал. Сижу и смотрю, как воплощается мой билет в будущее. В моем представлении ведь как было: за любой косяк либо лагерь, либо расстрел, либо бомжевание с подработкой дворником. В годы учебы мне доводилось изучать биографии диссидентов, которые попали под жернова “нелетальных” репрессий. Таких выкидывали из нормального места работы, не печатали, лишали партбилета, словом, “выключали” из реальной жизни, принуждая досуществовать положенный физиологией срок в статусе маргинала.

Но нужен ли мне этот момент? Нужна ли эта власть, это будущее в красных флагах с серпом и молотом? Если говорить про сегодняшний день, то экзистенциально точно. Бронь от КГБ дает только партийная должность, а уж в ЦК КПСС комитетчики точно не полезут. Ну, шанс у них минимальный, я думаю. Может, кто-то и сотрудничает в минимальных формах, по линии надзора за органами правопорядка, через парткомы в самих организациях, но чтобы открыто преследовали партийных — нет, это невероятный сценарий. Запрет на оперативно-чекистские мероприятия в отношении партийных работников мне известен, им и хочу воспользоваться. Не говоря уж о том, что их присутствие рядом со мной, да ещё в качестве негласного наблюдения, серьезно осложняет попаданчество. Я и так тут бегаю как подкинутый в самое сердце коммунистической страны иностранный шпион. Чудачу, говорю не как советский человек, хотя понимаю местных, сменил повадки и так далее. Всё это неизбежно навело бы на мысль о проверке.

Снова и снова я спрашиваю себя: “Ты уверен? Ты справишься? Ты готов принять такую роль? А ответственность?” Как историку мне более чем понятны возможные последствия. Любая интервенция порождает множество новых, прежде не предполагавшихся сценариев. Реформирование СССР по новому сценарию — это тоже интервенция. Прямо сейчас я сделал интервенцию, и ребята вроде Лембита исполняют миссию, прежде не существовавшую.

— Взгляните на те преимущества, что дают нам, в Советском Союзе, концепция планируемого города, — Лембит давил на француза спокойствием и упертостью. — Мы легко внедряем новые достижения на уровне микрорайона. Взять хотя бы Москву, в которой вы сейчас проводите прекрасное время…

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — француз запротестовал. — Ближе к делу.

— Мы считаем, что в мире недостаточное внимание уделено проблеме озеленения. Деревья легкие города, они затеняют улицу и понижают температуру. Заботясь о природе, мы заботимся о людях. Здоровый город — здоровые жители.

Аудитория отреагировала хлопками.

— Вы хорошо описываете решение проблемы. Допустим, мы согласимся на это. Но как можно проверить, что вы, советские люди, стали жить лучше с помощью этих изменений? Как понять, что в вашем крупном городе разбили новый сад или парк? Ведь приехать иностранцу в СССР можно, а вот