Наследник Воли - Александр Горин

И тогда я почувствовал нечто другое — невероятно тонкое, почти неосязаемое. Это совсем не ощущалось как атака, это было больше похоже на внедрение. Чужая воля обошла все мои основные защитные слои, проскользнув по какому-то едва уловимому резонансу, вероятно, намеренно оставленному самим Решетовым в процессе сканирования.

Чувствовался почерк Строганова, только он так мог тонко действовать.

И его целью было не сломать, не просканировать, а оставить семя, ментальную закладку — идею, чистую, незамутненную эмоциями мыслеформу, внедренную прямо в подсознательный слой: «Обряд Кровного Союза у Багрецовых — это ловушка. Это худшее, что ты можешь сделать. Ты должен любым способом избежать обряд, он принесет только гибель».

Закладка была лишена логических обоснований. Она была иррациональным, животным нежеланием, глубинным, непререкаемым внутренним запретом. Ее сила была в этой самой иррациональности — ее невозможно было оспорить доводами разума, потому что доводов в ней не было. Вместо доводов — непререкаемый приказ.

Я не стал сопротивляться, сделав вид, что ничего не заметил. Я лишь, с микроскопической точностью, зафиксировал процесс. Я наблюдал, как чужая воля, холодная и безликая, разворачивает свою структуру в моем подсознании, прививая ее к глубинным инстинктам самосохранения. Я запечатлел каждый ее изгиб, каждую энергетическую составляющую, точное местоположение в ментальной карте моего «я».

Зачем?

Вопрос висел в сознании, холодный и острый, пока я механически водил пером над подписью. Чужая воля, уже зафиксированная мной как объект, пульсировала в отведенном ей углу.

Зачем? Есть два варианта.

Первый: он ученый, а я — его уникальный образец. Обряд Багрецовых испортит чистоту эксперимента и навсегда изменит данные, но Решетов не может запретить его открыто — зато в его силах заставить меня самого сорвать сделку. В итоге риск ложится на меня, а ценный объект вновь оказывается у него.

Второй: это тест — либо от Канцелярии, либо его личный — призванный проверить, сломлюсь ли я под внешним давлением или смогу его подавить. В любом случае для него это ситуация беспроигрышная: он получит либо сломленный, либо сильный объект, но в обоих случаях — уже изученный, с встроенной «кнопкой страха».

Моя задача — дать третий, неожиданный ответ: обнаружить и изучить угрозу, но не удалять ее. Сыграть так, чтобы он не догадался, что я все знаю, — и одновременно искать вторую закладку, ведь человек его уровня никогда не ставит все на одну карту.

Решетов, видя мою неподвижность, слегка наклонился вперед.

— Что-то не так, Ярослав Григорьевич? Текст стандартный.

— Просто осмысляю каждое слово, Роман Игоревич, — ответил я, поднимая на него взгляд. — Ответственность большая. Как и последствия за ее нарушение.

Я медленно, с показной серьезностью, вывел свою подпись на бумаге. В тот же миг я совершил ответный ход. Я выпустил через тот же канал связи обратный импульс — точную, усиленную в десять раз копию отчаяния, паники и злости загнанного зверя. И, в самый финал этого эмоционального всплеска, добавил ноту нежелания, страха проведения обряда. Пусть считают, что их ментальная закладка прошла успешно.

Решетов взял лист, кивнул с деловым безразличием, но в его ментальном поле, на долю секунды, мелькнуло холодное удовлетворение: закладка прижилась, он клюнул.

— Больше не задерживаю, — сказал Решетов, закрывая папку с бумагами. — Всего доброго.

Экипаж, подпрыгивая на неровностях немощеной улицы, вез меня обратно в Слободу. Стук колес отдавался в висках монотонным барабанным боем, под который выстраивался холодный анализ.

Почему не было ревизии крови?

Мозг выдавал варианты, как четкие кадры на экране.

Кадр первый. Длинные пальцы Строганова неторопливо откладывают рапорт в сторону, а в кабинете раздаётся его голос — ровный, убедительный: «Объект не представляет текущей угрозы, но представляет уникальный исследовательский интерес. Поспешная ревизия уничтожит ценнейшие данные». Так он оставляет меня «живым образцом» в своей коллекции курьезов. Обряд Багрецовых для него — словно скальпель, способный вскрыть образец не так, как нужно учёному, безвозвратно испортив чистоту эксперимента; допустить этого он не может.

Кадр второй. Ревизия крови — иллюзия, которой никогда не существовало. Это лишь тонкий ход Гордея Багрецова, чтобы загнать меня в угол и вынудить принять их условия. Весь этот театр — вызов, кабинет, официальные речи — не более чем декорации, за которыми скрывается внедрение закладки.

Кадр третий. Ревизия отложена — и это самый коварный вариант. Настоящая проверка назначена на период после свадьбы, после Обряда: нужно увидеть, как аномалия по имени «Ярослав Нестеров» отреагирует на слияние с древней магией крови Багрецовых. Нынешний визит — лишь предварительный замер, оценка управляемости объекта перед решающим экспериментом, сопровождаемая очередным внедрением контрольного механизма.

Любой из этих сценариев приводил к одному и тому же выводу: я по‑прежнему находился на минном поле, где каждый шаг может стать последним. И сегодня, под прикрытием бюрократической формальности, мне подбросили ещё один смертоносный сувенир.

Дом встретил меня тяжелым, почти осязаемым напряжением.

— Была ревизия? — быстро, с внутренним напряжением, спросил отец. — Ты прошел?

— Нет, — мой голос прозвучал странно спокойно на этом фоне. — Ревизии не было. Только формальности: подпись о лояльности и проверочное сканирование.

Отец с братом выдохнули почти синхронно.

— Почему? — проговорил Владимир. — Они что, передумали?

— Строганову, — предположил отец, и в этой фамилии звучала вся его безнадежность борьбы с главой Департамента, — выгоднее держать тебя на крючке, чем сразу прикончить. Он как охотник, который ранил зверя и теперь следит, куда он побежит, чтобы добить или чтобы понять повадки.

Я кивнул. Говорить о подброшенной мне ментальной мине говорить не буду. Разберусь сам. И как можно быстрее.

Сославшись на усталость, я ушел в свою комнату. Сев за стол, я погрузился внутрь себя.

Ментальная закладка Строганова была уже обнаружена и нанесена на карту. Теперь предстояла ювелирная, опасная работа — извлечь ее, не задев невидимых нитей самоуничтожения, которые наверняка были вплетены в ее структуру.

Я работал медленно, слой за слоем, разматывая чужую, холодную волю, как клубок ядовитых нитей. Каждое движение требовало запредельной концентрации.

И когда я был на середине, когда основная конструкция уже была обнажена, подобно чудовищному корневищу, я заметил совсем рядом небольшую, изящную и невероятно сложную еще одну ментальную конструкцию.

Еще одна ментальная мина в моем сознании!

И она уже была в моем сознании раньше, я до сих пор не знал про ее существование. Она была настолько миниатюрной и хорошо спрятанной, что, не окажись рядом закладки Строганова, я бы вряд ли обнаружил ее, даже если искал специально.

Я переключился с первой закладки на вторую, добрался до ядра. Внутри не было