Наследник Воли - Александр Горин

Там был образ. Идеализированный. Сияющий неземным, чистым светом. Наделенный всеми мыслимыми и немыслимыми совершенствами.

Образ Лады.

Не той живой, хрупкой, загадочной девушки, которую я знал, а её квинтэссенции — божественной ипостаси, сконцентрированного идеала. От этого образа исходил мощнейший импульс, доведенный до болезненной остроты: всепоглощающее, иррациональное влечение, подчиняющее разум, — влечение именно к ней.

И, словно эхо, расходящееся от эпицентра, возникал более широкий, но столь же неотвратимый импульс — влечение к ее роду, к дому Багрецовых, к их миру, крови и силе.

Прежде я списывал это тяготение на стратегию, на естественное любопытство, на чары прекрасной невесты.

Теперь все встало на свои места.

Все те моменты внезапного жара, острого, почти физического желания, той «симпатии», что казалась столь искренней, столь принадлежащей мне… Вся буря чувств по отношению к ней, накатывавшая раньше, — все это обрело объяснение.

Все это было здесь — в искусной клетке, встроенной в самое нутро моего сознания и работающей как идеальная программа.

Мое влечение к Ладе не было моим: я не был влюблен — я был заражен.

Глава 23

Ярость захлестнула меня с такой силой, что темные искры поплыли перед глазами.

Уничтожить. Сжечь дотла. Вырвать из своего сознания эти навязанные чувства, как раковую опухоль.

Я приготовил все для сокрушительного удара «Молотом», когда что‑то внутри застопорилось. Холодный укол. Что‑то в самой природе этой конструкции работало как предохранитель.

Уничтожить ее было бы… кощунством — не с моральной точки зрения, а с тактической. Как разбить тонкий механизм часов, не поняв, как он работает и кто его завел. Ярость, встретив это внутреннее сопротивление, схлынула, уступив место ледяному анализу.

Две закладки. Строганов и… скорее всего, Багрецовы.

Один — против обряда. Другая — за.

А что выгодно мне?

Мысленно я отступил от образа Лады, словно от токсичного экспоната, и взглянул на всю картину целиком. Если вычеркнуть из уравнения этот навязанный магнит, свадьба теряла львиную долю своей привлекательности.

Что оставалось? Доступ к архивам Багрецовых — ценная, но не гарантированная награда. Защита от ревизии крови — но я уже создал свою собственную временную защиту с помощью пси-кристалла. Да и сам контроль крови мог оказаться мифом, пугалкой для давления.

Без этой свадьбы у меня уже был графский титул и доступ к родовым архивам Нестеровых. Признание. И пусть слабая, но своя защита от сканирования. Логика выстраивалась в четкую, безрадостную цепочку: свадьба несет огромные риски — от обряда слияния крови до тотального контроля нового рода — при сомнительных бонусах.

А то, что я ее хотел… желал Лады… стремился к их дому…

Это могло быть действием закладки. Всего лишь действием закладки.

Мысль была горькой, как полынь, но и освобождающей. Это были не мои чувства. Это была программа.

Я сделал глубокий вдох, выдыхая остатки иллюзии вместе с воздухом.

Решено.

Я не стану уничтожать образ — пока что. Он улика. И потенциальное оружие. Но я отключаю его. Полностью. Изолирую в ментальной тюрьме, лишая всякой связи с моими эмоциями и процессами принятия решений.

А что до свадьбы… Теперь это будет не союз по влечению, а чистая сделка. И условия этой сделки только что изменились в мою пользу. Багрецовы, сами того не зная, только что лишились своего главного козыря — контроля над моим желанием.

С закладкой Строганова я поступил иначе. Ее не нужно было уничтожать или изолировать — ее нужно было изучить и использовать.

Пока основное внимание было приковано к шокирующему открытию с образом Лады, часть моего сознания, работавшая в многозадачном режиме, уже завершила первоначальный анализ конструкции ментального вложения.

Она была грубее, функциональнее, но в своей грубости — изящной. Чистый, незамутненный запрет, усиленный страхом. Примитивный, но действенный психо‑якорь. И что самое главное — она была активна и постоянно транслировала свой сигнал, который, без сомнения, фиксировался где‑то на другом конце — у самого Строганова или у Решетова.

Вот это и было ключом.

Я не стал ее удалять или глушить. Вместо этого, с ювелирной точностью, я создал вокруг ее ядра тончайший, не обнаруживаемый ею самой фильтр‑перехватчик. Теперь, когда закладка пыталась транслировать импульс «страх‑запрет», мой фильтр снимал этот чистый сигнал и пропускал дальше слегка модифицированную версию.

Я добавил в сигнал ноты скрытой, сдерживаемой ярости, расчетливого поиска обхода и холодного принятия риска. Пусть Строганов думает, что его закладка работает, но не парализует меня, а заставляет действовать осторожнее, хитрее — но все же в рамках заданного им запрета. Он получит подтверждение, что я боюсь обряда, но не сломлен. Это заставит его сохранять интерес, но не спровоцирует на более жесткие меры.

Таким образом, закладка Строганова превратилась из угрозы в инструмент — в канал для контролируемой дезинформации. Пусть он наблюдает за тем, что я сам ему показываю.

Обе закладки теперь были под контролем. Одна — в изоляторе, как вещественное доказательство предательства Багрецовых. Другая — на поводке, как источник ложных данных для врага.

Я встал и подошел к окну. Ночь за стеклом была густой и беззвездной, а прояснившийся разум, наконец свободный от чужеродного влияния, выстраивал холодные, бесстрастные логические цепочки.

Отказ от свадьбы… Нет. Это нецелесообразно.

Даже очистившись от навязанного влечения, я не мог игнорировать факты. Союз с Багрецовыми давал мне то, чего нельзя было получить в одиночку: их политический вес, их связи, их легитимность в глазах системы.

Доступ к их архивам тоже был возможен лишь благодаря Ладе. Без нее получить его было бы в разы сложнее, если не невозможно. Пусть теперь я видел в ней лишь инструмент, но ключ все равно был нужен.

А что касается самой Лады… Когда я изолировал тот сияющий, навязчивый конструкт, внутри что‑то щелкнуло и отпустило. Я почувствовал легкость: огромный, незаметный груз, тянувший меня в ее сторону, исчез.

Она перестала быть объектом желания и в один миг превратилась в актив — такой же, как Лиза Орлова или Тихон: ценный, опасный и требующий жесткого контроля. Инструмент в чужой игре, который можно было перехватить и использовать в своей.

Я помогу ей не потому, что «люблю» или «жалею», а потому что обещал себе — и потому что ее свобода и лояльность могут стать для меня стратегическим преимуществом против ее же семьи.

Это будет взвешенное, рациональное решение командира, оценивающего потенциал бойца.

Брак будет фиктивным — таким, каким он и должен был быть с самого начала: холодной политической сделкой, контрактом о взаимовыгодном сотрудничестве и