Президент Всея Руси - А. Полевой

По вечерам, когда мастеровые расходились по своим слободкам, а жили они здесь, в аккуратных домиках с палисадниками, Илья часто засиживался в своей горнице над чертежами. В последнее время его занимала странная идея — создать стекло, которое не бьется. Пробовал добавлять в расплав разные примеси. Пока безрезультатно, но он не терял надежды.

По утрам, когда туман еще цеплялся за воду, рязанская пристань уже просыпалась под скрип лебедок и мерную поступь грузчиков. Новая, вся из красного кирпича, она вытягивалась вдоль берега, как жадная до товаров рука. Волны лизали ее плиты, на которых уже проступали первые следы — выщерблины от якорных цепей, черточки от ножей, что резали веревки, даже странные знаки, оставленные купцами из далеких земель.

Над этим каменным чудом возвышалась биржа — диковинное двухэтажное строение с галереями, где по утрам собирались люди в дорогих кафтанах. Их голоса сливались в особый гул. Это был деловой рокот, прерываемый звоном монет. Здесь, на стене у входа, мелом выводили цифры, от которых зависели судьбы: цена на новгородский воск, курс владимирского серебра, стоимость зерна. Внутри пахло чем-то, да это был запах денег, острый и возбуждающий.

А в самом углу пристани, располагалась новая затея Ярослава. Здесь, в медных кубах, кипела черная, пахнущая серой жидкость — нефть, привезенная с далекого юга. Князь лично приходил сюда по ночам, когда город затихал, и наблюдал, как в изогнутых трубках рождаются новые субстанции:

А город жил. Каждый день у пристани вырастали горы товаров.

Узкая колея убегала от Рязани до Краснограда а из Краснограда на юг, будто живая нить человеческой воли. Она вилась вдоль Дона, то прячась в тени прибрежных ив, то выбегая на открытые пространства, где ветер гулял на просторе.

Сторожевые башни стояли через каждые пять верст — невысокие, приземистые, сложенные из красного кирпича, который везли с рязанских заводов. Их зубчатые силуэты, напоминающие прикорнувших к земле хищников, стали привычной частью пейзажа. Вокруг них, как птенцы вокруг наседки, ютились новые поселения — сначала просто зимовья для караульных, потом избы с огородами, а теперь уже и настоящие деревни с крепкими тынами и общими амбарами.

Земля здесь дышала плодородием. По левую сторону от дороги, там, где чернозем лежал толстым слоем, волнами колыхались хлеба — рожь, ячмень, пшеница новых сортов, что привезли из южных земель. Крестьяне, привыкшие к скудным северным урожаям, поначалу не верили своим глазам, когда с одного поля собирали втрое больше зерна.

А по правую сторону, где начиналась степь, паслись бесчисленные табуны. Но это были уже не дикие кони, пугавшие когда-то своим внезапным появлением, а ухоженные стада, принадлежащие половецким родам, заключившим договора с Ярославом. Вместо набегов — торговля, вместо грабежа — совместные караулы. Степняки, еще недавно считавшие земледелие уделом слабых, теперь с любопытством наблюдали, как их соседи собирают урожай, и потихоньку перенимали опыт.

На больших перекрестках, где сходились степные тропы и новая дорога, раз в месяц устраивали толкучие дни. Здесь можно было встретить кого угодно — русских купцов в добротных кафтанах, половецких скотоводов в кожаных доспехах, волжских рыбаков с бочками осетрины, даже заезжих персов с диковинными товарами. Языки смешивались в единый гул, а запахи — дым костров, специи, вяленая рыба и конский пот — создавали неповторимый аромат нового времени.

По вечерам у костров теперь собирались вместе бывшие враги. Русские земледельцы угощали соседей домашним медом, половцы — кумысом и вяленой бараниной. Разговоры велись на ломаном языке жестов и десятка заимствованных слов, но это не мешало находить общий язык. Иногда, когда выпито было уже достаточно, кто-нибудь из старых воинов доставал домру, и тогда в ночи звучали то русские протяжные, то степные быстрые напевы, странным образом сливаясь в единую мелодию.

А над всем этим царила узкая колея — символ нового времени, где вчерашние враги учились торговать вместо того, чтобы воевать. И хотя старые обиды еще давали о себе знать порой, особенно среди старейшин, молодые уже смотрели вперед, туда, где на горизонте виднелись дымки новых деревень и бескрайние поля, обещающие достаток и мир.

Глава 24

Летом Ярослав отправился с инспекцией в крепость Вороний град которая располагалась на реке Дон на месте будущего города Воронеж. Там, где Дон, уставший от степных просторов, делает последний поворот перед долгим путем на юг, поднялись стены нового форпоста.

Кирпичные стены толщиной в три мужских роста опоясали высокий берег. Кладка тщательная, подогнанные кирпичи с загадочными знаками — метками артелей, что трудились под присмотром людей Ярослава. Башни, круглые исполины вознеслись над рекой, отражаясь в темной воде.

Но сердцем этого места стала верфь. Под длинными навесами из дубовых досок пахло смолой и свежей стружкой. Здесь, на стапелях, рождались суда нового типа крепкие ладьи с плоским дном и высокими бортами. Их строили из специально выдержанной сосны — каждое бревно помечалось княжеским клеймом после года сушки в специальных сараях.

Особое место занимал закрытый док, окруженный двойным частоколом. Только избранные мастера с особым пропуском допускались туда, где по чертежам самого Ярослава строилось первое двухпалубное судно. Его ребристый корпус, обшитый ниже ватерлинии железными пластинами, напоминал спину мифического животного. На палубе уже устанавливали невиданное новшество — поворотную площадку для пушки, что стреляла железными ядрами.

У подножия крепости раскинулся шумный посад, где жизнь била ключом с первых петухов до поздних сумерек. В корчме, пропитанной ароматами жареной рыбы и хмельного меда, собиралась пестрая публика: загорелые корабельщики с руками, вечно пахнущими смолой; грузчики в потертых кожанках, обсуждавшие последние новости под звон медных кружек; приезжие купцы в дорогих, но пыльных кафтанах, бережно пересчитывающие кошельки с иноземными монетами.

Утром Яр лично обошёл верфь. Его задумчивый взгляд скользил по новым корпусам, останавливаясь то на необычно изогнутых шпангоутах, то на пробной обшивке из пропитанных дегтем досок. Иногда он доставал из складок плаща небольшой кусок бумаги с непонятными чертежами, что-то бормотал себе под нос, а потом резко поворачивался к мастерам с новыми указаниями.

Затем он отправился в здание конторы, там в низком сводчатом помещении верфи, где смолистый дух свежего дерева смешивался с запахом мокрой пеньки, трое мужчин склонились над чертежами. На столе, освещенном дрожащим светом масляных светильников, лежали листы бумаги, испещренные линиями и пометками.

— Смотри сюда, Тихомир — Ярослав провел пальцем по схеме, оставляя легкий отпечаток