Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

— Месяц! — прорыдал парфюмер. — Клянусь, за месяц сделаю.

В этот раз он даже не успел понять, как его голова снова оказалась в воде. Видимо, стража, состоящая из звероподобных чужаков, понимала даже легкое движение брови своей госпожи. Подержали мастера в воде немного подольше, чем в прошлый раз, отчего он, ощутив щекой прикосновение холодного змеиного тела, слегка сомлел.

— Неделя, — прошептал он, когда вновь получил ласковую пощечину.

— Три дня! — заверещал он, но обостренным чувством самосохранения понял, что и этот срок чересчур велик.

— Завтра! Завтра к вечеру! Быстрее никак!

— Ну вот, — удовлетворенно посмотрела на него Кассандра. — Вот ты и начал понимать, как надо служить государю. Наш господин был слишком добр с тобой, раб. Послезавтра утром я снова приеду. И помилуй тебя Великая мать, если ты не дашь мне того, что нужно. Я пока не буду кормить своих рыбок.

— Я все сделаю! Все сделаю, госпожа! — белыми от ужаса губами шептал парфюмер. — Богом Набу клянусь!

— Сосруко, — повернулась Кассандра к командиру охраны. — Я пока чаю с плюшками попью, а вы мне плотников привезите. Ну, тех, которые большие луки для кораблей делают. Они тоже моих рыбок еще не видели.

Она встала и пошла к столу, который накрыли для нее прямо на берегу. На нем уже исходил жаром медный самовар, и стояло блюдо с пышными булочками. Теми самыми, куда она обычно добавляла тертые финики из египетского Таниса. Правда, сегодня Кассандра решилась на отчаянно смелый эксперимент. Эта партия выпечки была пирожками с начинкой из вареных в меду груш. Кассандра искренне полагала, что у этого рецепта большое будущее. Бабье Энгоми просто умрет от зависти.

1 Знатные римляне разводили мурен как экзотическую рыбу для пиров и в качестве домашних питомцев. Некоторые патриции даже кормили их с руки, украшали золотом и горевали, когда их любимица умирала. Ведий Поллион, друг императора Августа, бросал в бассейн с муренами провинившихся рабов. Зачем он это делал, непонятно, потому что мурены людей не едят. И их зубы не ядовиты, чтобы там ни говорили легенды.

Глава 20

Неделю спустя. Родос.

Сеточка трещин, украшающая камни моего узилища, знакома мне до того, что я могу нарисовать ее по памяти. Поликсо больше ко мне не приходит, и дни мои текут медленно и тягуче, прерываясь лишь ведрами с едой, которые спускают стражники. Зато времени для размышлений у меня теперь вагон и маленькая тележка. А в голове ввиду нечаянно получившегося досуга образовалась невероятная ясность, которой из-за вечной суеты прошлой жизни у меня не бывало. Похожее состояние возникало в те редкие моменты, когда я садился на весло. Но и тогда шум морского ветра и стук барабана только опустошали мою несчастную голову, давая ей долгожданную перезагрузку. После этого я частенько щелкал какую-нибудь застарелую проблему, как орех, легко и непринужденно. Здесь же я чувствовал себя, словно тибетский монах, ушедший в пещеру постигать истину. И, как и бывает у отшельников, истина стала приоткрываться мне понемногу, дразняще показывая то одну свою грань, то другую. Шелуха облетала, унесенная ветром осознания, и результаты размышлений начинали кристаллизоваться, напоминая в своем совершенстве ограненный алмаз. Ну, по крайней мере, так мне казалось.

Первый вывод, который я сделал, оказался прост, как лом. Моя система власти устояла. И люди, которых я назначил, сумели не слить все за пару месяцев. Почему я так думал? Да все очень просто. Я бы уже знал, если бы это было иначе. Меня радовали бы подробностями, смакуя их как блюдо из мишленовского ресторана. Впрочем, излишне льстить себе не нужно. Здешняя жизнь весьма инертна, скорость передачи информации измеряется неделями, а скорость ее осмысления — месяцами.

Отсюда следует вывод второй. Моя система устояла не потому, что я невероятный гений, Наполеон, Цезарь и Макиавелли в одном лице. Вовсе нет! Просто я нужен тем людям, что мне служат. Без меня они — никто. И пока что они слишком слабы, чтобы пуститься в свободное плавание. Экономика против них. Я необходим торговой элите этого мира. Необходим как воздух и даже больше. Ведь именно я гарант свободной торговли, который душит протофеодальную вольницу, создает и соблюдает сам правила игры. Здесь любой прыщ называет себя царем, даже если из ценного имеет только взятый из старой могилы меч (а тут это обычное дело), два битых горшка и одну перемену одежды. Я малость приструнил этих царьков, установив понятные законы и обеспечив относительную безопасность торговых путей. Относительная она потому, что еще недавно всё было гораздо хуже.

И тут напрашивается вывод третий, куда менее приятный. Моей смерти желают все, для кого торговцы — лишь цель для грабежа. Поликсо и та стая волков, которая охраняет свой банковский вклад в моем лице, никакое не зло воплоти. Они просто не находят себя в этой новой жизни. Они либо слишком бедны, либо слишком тупы, либо имеют несчастье жить в никому ненужной дыре, откуда не наладить выгодной торговли. Я пошел поперек сложившегося тренда, объявив пиратство преступлением. А потому люди, потерявшие близких, кусок хлеба и самоуважение, хотят вернуть все назад. Причем этого хотят даже те, кто серьезно выиграл от случившихся перемен. Например, басилеи Пелопоннеса. Они с удовольствием везут плоды своей земли, заполняя оптовые склады Сифноса, но они же пребывают в полной уверенности, что если меня не станет, то их казна заработает куда больше. Ведь я, снимающий свой процент с товара, в их понимании, грабитель куда худший, чем пират. Они не хотят признать, что безопасность стоит дорого. Они считают, что деньги лежат в тумбочке. А раз так, то ни малейшей благодарности они ко мне не испытывают, а напротив, ненавидят люто, потому что я лишил их не только заработка, но и настоящей власти. Власти нападать на соседей по собственному произволу, власти забрать себе все, что есть ценного на их ничтожных клочках земли.

Как тут живут? Дворцы и хижины. И между ними практически нет среднего класса. Небожители, три-четыре процента купцов, обслуги и воинов, а остальные — беспросветная нищета, ютящаяся в хижинах из лозы. Эти небожители считают, что раз все наладилось, то зачем платить больше. Без моей калиги, придавившей их горло, вся эта мелкая шваль, окопавшаяся в горных долинах, будет чувствовать себя гораздо вольготней.

А раз так, то напрашивается вывод четвертый, неутешительный уже для них.