Судьба Одина - Скотт Оден

— Я дважды прав? — ухмыляется Гримнир. Он поправляет свой оружейный пояс, затягивая его потуже на поясе. — Маленькие чудеса, старый пьяница.

— Я схожу за Скади и кое-какими припасами, засвидетельствую свое почтение королеве, вон там. — Гиф кивает на двери Варгхолла. — Возьми своего любимого брата, готовься к путешествию. — Здоровый глаз Гримнира глядит на труп ублюдка Сеграра.

— Я подготовлю его, — говорит Гримнир с широкой улыбкой.

Гиф кивает, поднимается по ступенькам и исчезает внутри. Гримнир слышит, как его имя выкрикивают с триумфом, затем отворачивается. Его улыбка исчезает. Он направляется не к привязанному веревкой Сеграру, а к центру двора; он останавливается и смотрит на клубящееся небо. Зеленые, желтые и синие вспышки пронзают грозовые облака дыма и кузнечных испарений. И в этом жутком колдовском свете он вспоминает момент своей последней смерти, ту часть, которую он утаил от Гифа; мгновение, когда энергия Гунгнира забрала у него жизнь — так же легко, как ветер срывает листья с молодого деревца…

И внезапно, прежде чем успело затихнуть даже эхо громового голоса Всеотца, мир вокруг него исчез в резкой вспышке света. Что-то ударило Гримнира пониже спины, бросив его в разрушенную стену. Когда жизнь покидала его, он почувствовал, как что-то невероятно древнее нависло над ним — нечто, возникшее из самой земли, часть ее, но в то же время отдельное от нее. Медленный, звучный голос говорит нараспев:

Внемли мне, скрелинг!

Ибо мы слышали твои клятвы,

И твои свидетели подтверждены

Теперь наступает расплата;

Никакого покоя не будет,

Для тебя и твоего,

До тех пор, пока Дерево не будет исправлено.

Кровью и клятвой,

Ты мой!

Эти слова преследовали его вплоть до темноты забвения…

ГРИМНИР СМОТРИТ на свою левую руку, сжатую в кулак. Он разжимает ее, расправляя длинные пальцы. Его взгляд выхватывает иероглифы из бледной ткани шрамов. Каждый из них рассказывает историю сам по себе. Битва выиграна, враг повержен. Железное лезвие отняло жизнь. Даже этот неровный шрам на левой ладони. Хотя он давно зажил, Гримнир знает его происхождение: он был нанесен его собственным клинком, чтобы получить кровь. Гримнир хмурится. Кровь, которую он затем размазал по поверхности восьми валунов, найденных им в долине реки Эйвон более трехсот лет назад.

— Этого не может быть… — бормочет он. И в затянутых облаками небесах, за дымом и гарью, поднимающимися из Муспельхейма и Ётунхейма, Иггдрасиль дрожит в ответ.

12 КАУНХЕЙМ

В железной жаровне потрескивал огонь, и в его тусклом свете Снага сидел на корточках, наблюдая, как труп Балегира медленно приближается к моменту возрождения, когда странная нежизнь Настронда оживит его конечности и с ревом приведет в сознание. Края полудюжины страшных ран на голове и теле Балегира уже срастались. Раздробленная кость корчилась под кожей; новый глаз вырос из запекшихся руин старого, в то время как старая пустая глазница восстановилась, хотя так и осталась пустой.

Кётт, сидевшая рядом с ним, прошипела вопрос, ее голос был подобен медленному скрежету кремня по стали:

— Ты веришь ему?

Снага поиграл ожерельем из косточек пальцев, которое касалось его худой груди. Крысокость тоже был неподалеку, вместе с другим старым скрагом по имени Ред, который был вождем скрагов Каунхейма. «Ред — мой друг. Он услышал то, что услышал. У него нет причин лгать», — сказал Снага.

Кётт хмыкнула.

— Значит, если мы убьем этого ублюдка, он сразу же вернется? Это нечестно.

— Это место… оно не предназначено для того, чтобы быть честным. Однако, хотел бы я увидеть ту сцену. Старина Блартунга ввязался в драку, как какой-то длиннозубый герой и все такое? Это был правильный выбор. Наверное, решил, что наконец-то заслужил свое содержание, отомстив за нас и за всех остальных. — Снага шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони.

— Тогда зачем Гримниру понадобилось его вешать? Зачем убивать его по-настоящему?

Снага долго молчал. Он прокручивал в голове эти вопросы, желая, чтобы на них нашелся достойный ответ. Он ничего не ответил. Когда он заговорил, его голос был тверд как железо. «По той же причине, по которой, по словам Реда, ведьма пытается свалить вину на меня, говоря Манаваргу, что я какой-то всемогущий колдун, переодетый скрагом. У этих длиннозубов проблемы с высокомерием. Они не могут понять, что кто-то ниже их — кто-то вроде нас, — может одержать верх над ними, поэтому они успокаивают себя ложью и чрезмерными реакциями. Ни больше, ни меньше». Снага цыкнул зубом и указал на труп.

Он наблюдал за этим процессом тысячу раз, сто тысяч, а может, и больше. И все же это его завораживало. Отрубленные конечности возвращались к своим хозяевам или формировались заново; головы, которые только что парили в фонтанах бьющей крови, теперь возвращались, как кроткие жены, осознающие свои прегрешения и готовые искупить их. Внутренности, извиваясь, втягивались обратно в рваные разрывы, которые их выпустили; невидимые руки зашивали все раны, и все это наполнялось пенящейся черной кровью.

А потом пришло время. Моргни, и ты бы это пропустил.

Снага наклонился ближе, когда легкие Балегира расширились; он оскалил зубы в кривой усмешке, когда тело толстого дурака задрожало, когда могущественное колдовство ударило в его сердце, пока оно не забилось само по себе. Он увидел, как распахнулся единственный красный глаз…

Ярость Балегира вскипела при воспоминании о последней смерти в то же мгновение, когда жизнь наполнила его тело. Снага обрадовался, что у него хватило предусмотрительности связать запястья и лодыжки длиннозуба толстой веревкой.

— Где он? — взревел Балегир, брызгая слюной, и вскочил на ноги. — Где эта неблагодарная свинья, Гримнир? Где… — Слова застряли у него в горле, когда он повалился на бок; он боролся с веревками, связывавшими его руки и ноги, на его покрытом шрамом лбу было написано замешательство. — Где?..

— Только не вздумай расстраиваться по пустякам, одноглазый, — сказал Снага. — Но ты больше не сидишь за твоими нелепыми стенами.

— Где я? — спросил Балегир. — Развяжи меня, скраг!

— Пока нет. Только после того, как мы с тобой придем к взаимопониманию. Видишь ли, все изменилось, и мы тут ни при чем. — Снага покачнулся на корточках. — Похоже, твоя королева решила избавиться от тебя.

— Лжец! — Балегир попытался высвободиться; Снага знал, что больше всего на свете длиннозубу хочется сомкнуть свои пальцы на горле Снаги и сжимать до тех пор, пока глаза скрага не выскочат из орбит.

— Ну, кто-то же тебя убил, верно?