Лилит - Никки Мармери

Я ничего не увидела, но не сомневалась, что за произошедшим стоят злобные ангелы, которых я уже не ожидала увидеть в этом мире.

Победа Илии

Их перебили. Всех до единого. Я имею в виду жрецов. Моих голубиц ждала судьба намного хуже.

К тому времени, когда мы с Иезавелью нагнали Ахава и Илию в долине у подножия Кармила, все уже закончилось. Пересохшая река Киссон снова наполнилась, но не водой, а кровью.

Тела убитых жрецов свалили в яму. Среди скрюченных конечностей и вспоротых животов я увидела легко узнаваемую крашеную бороду Шахару. Одеяния, сандалии и украшения были свалены в кучу рядом с могилой. Страж, обыскивавший одежду, наткнулся на посох Кемоша и отбросил его в сторону.

Но когда мужчины гибнут в муках войны, женщины попадают в рабство. Зачем терять такой ценный ресурс? Я насчитала триста двадцать три голубицы, среди которых была и Ноеминь. Связанных одной веревкой, с руками за спиной, их погнали в Самарию. Значит, семьдесят семь сбежали. Я надеялась, что им хватило ума пересечь гору и направиться в Тир, всего в одном дне пути от горы Кармил, или дальше в Сидон, где младшие из голубиц должны были оказаться в безопасности, если успели вовремя достичь убежища. Я решила отправиться к ним, как только смогу убедиться, что Иезавели ничего не угрожает. Но она, похоже, решила всеми силами мне помешать.

– Что ты наделал?! – кричала она на мужа. – Какую власть над тобой имеет этот… – она оглядела Илию с головы до ног, с отвращением поморщившись при виде крови у него на одежде, – этот безумец?! Убийствами ты прогневал богов! Что теперь с нами будет?!

– Вернись в шатер, Иезавель, – буркнул Ахав, не глядя ей в глаза. – Это тебя не касается.

– Ты хочешь сказать, что убийство моих жрецов, моих пророков меня не касается?!

– Лжепророков! – рявкнул Илия. – Таких же, как она! – Его посох указал прямо на меня.

Дворцовая стража шагнула вперед. Иезавель выставила руку, защищая меня.

– Если хоть волос упадет с ее головы, Ахав, я оставлю тебя и вернусь в Сидон. Я расскажу отцу, как ты поступил со жрецами Ваала, и ты встретишься с моими братьями на поле битвы!

Голова царя еле заметно дрогнула. Этого было достаточно, и я увела Иезавель прочь.

Когда заметно уменьшившийся в численности лагерь начали собирать, скатывая шатры и погружая их на мулов, над долиной пронеслись первые раскаты грома. Илия торжествовал.

– Теперь ты слышишь, царь? Ты совершил угодное Ему дело. Засуха окончена.

Ахав посмотрел на небо, но даже долгожданный дождь был не в силах смыть тоскливое выражение с лица царя.

Мы не взяли с собой из храма почти ничего из удобств и украшений, поэтому везти обратно было почти нечего. Я собрала свою суму, оставив винные чаши, огнива и брошенные дорожные плащи дворцовой страже, которая должна была вскоре появиться. Все равно не останется храма, куда их можно было бы вернуть.

За пределами грота на землю упали первые крупные, размером с ягоду, капли дождя. Я накинула на голову капюшон и прокралась через ложбину к шатру Шахару. Мне хотелось найти там что-нибудь на память о друге. И такая вещь обнаружилась на столе из розового дерева, там, где ее оставил хозяин. Игровая доска из слоновой кости и фигурка шакала, которую я в ярости сломала, все еще лежала на столе немым упреком с того света.

* * *

Илия недолго праздновал победу. Когда печальная поредевшая процессия возвращалась в Самарию, Иезавель навестила пророка во главе каравана, пока он спал. Она не взяла с собой никого – ни меня, ни Ахава, ни стражу. Я не слышала, что она сказала. Видела только лицо Илии, освещенное неровными языками пламени, искаженное исключительным ужасом. К рассвету пророка уже не было: он бежал на юг, в глушь, где, как я потом узнала, укрылся в пещере, и больше его никто не видел.

Моих голубиц раздали видным мужчинам Самарии в качестве наложниц. Им редко позволяли покидать дома, поэтому я была избавлена от необходимости видеть публичное унижение своей паствы. Отец Ноемини был достаточно богат, чтобы упросить Ахава вернуть ему дочь. Ее выдали замуж за торговца полотном из Иудеи втрое старше нее. Она хотя бы стала женой – на ступеньку выше наложницы.

Иезавель настояла на том, чтобы я переехала во дворец. Она называла меня своей последней пророчицей. Из розового сада царица смотрела, как сияющие белые колонны на холме каждый день приветствуют розовую зарю. Мне казалось, что я чувствую запах жасмина у западной стены, когда ее освещало вечернее солнце. Запретный для жителей Самарии, вскоре храм начал разрушаться. Святилище Ваала спалили дотла, а место, где оно стояло, осквернили, устроив там общественный нужник.

Иезавель начала сторониться общества мужа. Она отказывалась бывать вместе с ним на праздниках в честь Яхве и целые дни проводила в обществе своих детей: сыновей Охозии и Иорама, которые стали почти взрослыми, и дочери Гофолии, уже созревшей для сватовства. Она все чаще и чаще охотилась, выезжая далеко в поля и оставаясь на ночь за городскими стенами.

Когда разразилась война с Арамом из-за спорных земель Галаада, Иезавель не провожала мужа на битву. В последний момент, прежде чем выехать через дворцовые ворота, Ахав обернулся в сторону балкона покоев супруги, и глаза его были полны тоски. За костяным кружевом решетки шевельнулась тень. Царь уехал без поцелуя жены, без слез, причитаний и молитв о его благополучном возвращении.

Ахав погиб в первый день битвы. Стрела вонзилась между пластин его доспеха, и он остался стоять в колеснице во главе своего войска, пока жизнь медленно покидала тело. Когда колесницу отмывали от крови, псы лакали покрасневшую воду и сбылось пророчество Илии: «И шакалы будут пировать на твоей плоти и крови, как пировали они на убитом Навуфее!»

Такой оказалась плата за верность Ахава на горе Кармил.

Что же до Авдия, то Иезавель распорядилась схватить его, едва Ахав отправился на войну. Она сделала с начальником дворца то, что не могла сделать с недосягаемым Илией: еще до заката Авдия посадили на кол у городских стен. Я не сводила с него глаз, ловя каждый момент его мучительной смерти, пока не убедилась, что сильнее страдать он уже не может.

Она станет матерью народов

Конец пришел с той же неизбежностью, с какой день сменяется ночью.

Охозия, семнадцатилетний сын Иезавели, был коронован царем Израиля.