На краю жизни - Ханна Ким

Марго почти отключается, слегка заваливаясь вбок, когда слышит чужие шаги внизу: подошвы ботинок хрустят прошлогодними листьями, которые никто никогда не убирал, потому что всем плевать. Она выпрямляется, бросая взгляд под себя. И внутри все разом бухается вниз.

Дин стоит под деревом, запрокинув голову, и смотрит на нее испытующим взглядом.

– Чего? – только и может выдавить из себя Марго.

Ей не отвечают – подходят ближе к стволу дерева и примеряются, разглядывая ветки вверху. Сначала ей кажется, что Дин начнет выделываться, но тот залезает на соседнюю ветку как обычный человек, ничем не выдавая своих отличающихся способностей. Садится, свешивая ноги по обе стороны ствола на манер Марго, и поднимает взгляд наверх, к кроне дерева. Словно тоже пытается сосчитать количество клочков неба, что видно отсюда.

– Чего? – повторяет Марго, чувствуя себя непроходимо тупым дятлом.

– Если ты так пытаешься спросить, как я тебя нашел, – Дин поворачивает голову и тянет уголок губ в ухмылке, – то я высоко сижу и далеко гляжу.

Точно. В последний раз, когда Марго была здесь, она видела его в окне, которое даже сейчас рассмотреть можно. Но кто знал, что зараженные могут видеть настолько хорошо. Ее передергивает. Блять, не зараженные же.

– Зачем пришел. – Она отворачивается, забывая придать фразе вопросительную интонацию.

– Решил, что это отличная возможность поговорить наедине. – Дин медленно болтает ногами, явно наслаждаясь своим положением – на ветке высоко над землей.

– Поговорить о чем?

Он перестает болтать ногами и поворачивает к ней голову, медленно спускаясь взглядом вниз – от головы до самых кроссовок. Наверху каркает какая-то птица и сразу срывается с ветки; несколько потревоженных листьев опадают вниз. Один из них прилетает Марго на голову.

– Если мне не изменяет память, – Дин отворачивается, – я здесь только потому, что могу поделиться информацией.

– Точно, – моментально отзывается Марго, мало вдумываясь в чужие слова. Вдумывается мало, но все равно приходится, потому что Дин все еще светит своими черными глазищами, смотря куда больше на нее, чем по сторонам.

– Спрашивай.

– То есть? – Она немного разворачивается вбок, чтобы лучше его видеть.

– Да боже. – Дин поднимает одну ногу и после садится к Марго лицом. – Перестань. Просто спрашивай. Извини, но мне проще отвечать на вопросы, чем выстраивать складный рассказ.

– Ты знаешь даже про причины эпидемии?

– Даже про причины того, почему она не сможет закончиться.

И Марго спрашивает. Смотрит сквозь ветки на темный проем окна, который ведет в их комнату, глотает про себя соленые воды черного океана, что снится ей теперь каждую ночь, и спрашивает. Почему. Зачем. Для чего. И что дальше.

И ей отвечают.

– По срокам нам оставалось одно десятилетие максимум. Глобальное перенаселение. И никакие законы об ограничениях не сработали. Один ребенок на семью? Ха, все плевали. Прятали других детей под половицей. – Дин склоняет голову, и Марго прослеживает за его взглядом. Девчонка лет восьми бежит за пацаном-ровесником; кидает в него яблоко. – Неужели ты правда не знала?

– Отчасти. – Она упрямо смотрит перед собой, стараясь ничем не выдать звон струн внутри. Они вот – одна за другой. Рвутся.

– Главы лидирующих стран объединились и попытались найти решение. – Дин ухмыляется. – Но не для мира. Для себя только. Они хотели спрятаться и переждать, чтобы потом оказаться победителями и начать все заново. Но какое там заново, если им абсолютно плевать на все и всех, кроме себя и тех, кого они подпустили к телу?

Марго молчит. Наблюдает за тем, как кинутое девчонкой яблоко катится по траве. Врезается в камень. И она, судя по ощущениям, вместе с ним.

– Ты правда не знала? – снова спрашивает Дин.

– Прекрати задавать мне этот вопрос, – злится Марго, отрывая взгляд от земли.

– Ладно. – Тот упирается руками в ствол дерева и смотрит вбок. – Просто все это время я думал, что все вокруг в курсе, для чего это и зачем.

– Так для чего и зачем? – Она сжимают челюсти, сглатывая вязкую слюну.

– Чтобы убить, – легко отвечает Дин. – Они изобрели биологическое оружие, которое должно было выкосить часть населения планеты со слабым иммунитетом, но вирус, выращенный искусственно, повел себя совсем иначе, вырвавшись на свободу. Никто не смог предугадать последствия.

Марго едва не соскальзывает с ветки вниз. Вирус, изобретенный руками человека. Вирус, который вырастили сами люди. Чтобы убивать других людей. Она царапает ногтями ветку и сжимает губы.

– Они ведь даже лекарство сделали заранее. – Дин с каким-то тупым весельем смотрит на нее. – Но для своих. Знаешь, для избранных. Тех, кто достоин жить. Остальные – просто корм.

Марго делает глубокий вздох и запрокидывает голову. Она не понимает, от чего ее тошнит больше: от голода или от услышанных слов. Желчь по пищеводу поднимается выше, стучится о носоглотку, жарит горечью. Вся копившаяся внутри пять лет дрянь просит выплеснуть ее наружу. Марго держится.

– И что лекарство? – голос хрипит.

– То же, что и сам вирус, который в живой среде начал сходить с ума. Оно не подействовало. И они пытались сделать новое. – Дин склоняет голову. – Снова и снова. Снова. И опять.

– Так что же получается? Обычные люди заранее обречены на вымирание? – Голова не кружится, но ее все равно как-то странно ведет куда-то в сторону.

– Да. Потому что они не имеют права жить. Право имеют лишь те, кто имеет значение.

Марго упирается рукой в ствол дерева и коротко встряхивает головой. Сжимает зубы и концентрируется всем своим существом на паршивом ощущении коры дерева под пальцами. Вдалеке кто-то кричит, прося детей перестать носиться по лужайке.

– Что вы делаете в городах?

– Мы? – Голос Дина ровный, но Марго все равно слышит, как тот слегка надламывается в самом конце.

– Они, – поправляет она сказанное, не имея на то на самом деле никакого желания; разрезает взглядом ветку под собой вдоль и поперек.

– Они ищут зараженных, чтобы ставить над ними эксперименты с прототипами лекарства.

Марго молчит. Может, это и хорошо? Лекарство. Это слово сейчас сродни слову «будущее». Будущее, излечение, жизнь. Под ногти забиваются мелкие щепки, когда она особенно сильно скребет ими по стволу. Это не больно. Это… мерзко. Отвратительно. Это опустошающе – понимать, что люди начали весь этот ад на своих условиях и на своих же условиях закончить его хотят.

Избранные. Кто они? Мамкины сынки с бочками нефти, растыканными по сотням гаражей, купленных на карманные? Кто они? Певички с поломанными голосами, но ногами, что раздвигаются максимально широко? Кто они, блять? Уроды с кривыми золотыми коронами, которые на самом деле не из золота, а