Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

Или несколько мышей.

Но проход не открылся.

– Техника северных шаманов, – пояснил Дрёма. – Неплохо работала в проклятых местах, но тут преграда, гм, не столько мистическая, сколько физическая. Ну, ничего, у меня ещё много идей!

Он щедро осыпал стены солью. От корней это избавило окончательно, однако, увы, кости никуда не делись. Даже будто бы сдвинулись плотнее; да и сама комната словно бы стала меньше, и фонарь, который стоял раньше в пяти шагах от стены, оказался сейчас отчего-то рядом с ней.

«Дрёма переставил, а я не заметила? – растерялась Алька. – Или я сама себя накручиваю? Сколько мы уже здесь торчим?»

По субъективному времени прошло полчаса, самое большее час, но она слишком хорошо знала, как искажается восприятие в подобных местах – и обстоятельствах.

На них никто не нападал. Гора черепов больше не пыталась атаковать. Даже шевелящиеся корни исчезли – просто странная комната, тускло-белая и очень холодная.

Душная.

Алька сглотнула и тряхнула головой, отгоняя смутную тревогу.

– Рано или поздно что-то сработает, – вещал Дрёма, закопавшись в сумку. – Ну в крайнем случае я могу принести кровавую жертву и дать обет, но не хотелось бы рубить себе ухо или мизинец, разве что в безвыходной ситуации… Так, это не подойдёт, это тоже… Тут главное – понять принцип, понять тип замка, и тогда уже подобрать ключ будет делом техники. Сюда бы живой огонь, конечно. М-да, не додумался я факел притащить или фонарь, а жаль, зажигалка, конечно, не то.

Дрёма аккуратно вбил по углам иголки, потом старательно размёл дорожку самодельной крохотной «метлой» из нескольких прутьев бузины – увы, без особо результата. Наконец попытался тушью начертить обережные знаки прямо на костях – она впитывалась без следа, и издали вообще казалось, что кисточка смочена простой водой.

– Нас словно снаружи что-то держит, – пожаловался он. Выражение лица у него стало раздосадованным. – Знаешь, это как пытаться откинуть крышку гроба, когда сверху уже насыпали земли. Кстати, да, мы же в кургане…

Один из фонарей – тот, что стоял на торце и светил вверх, – мигнул. Алька присела рядышком на корточки и аккуратно подтянула обережную ленту, но это не особо помогло: свет мигать перестал, но ощутимо потускнел.

«Аккумулятор садится, что ли? – подумала она. – Да нет, бред. Слишком мало времени прошло».

Вслушиваясь краем уха в Дрёмину болтовню, Алька поднялась на ноги и поддёрнула рукава. Заметила, что вокруг запястья обёрнуто что-то; не сразу поняла, что эта выцветшая, тусклая, серо-бурая нитка – та самая, которую повязал Айти.

«А ведь она была красной, – пронеслось в голове. – Красной и тёплой».

– …одно нехорошее предположение, правда, маловероятное.

– А?

– Алика, ты только не пугайся… Есть небольшая вероятность, что если мы провозимся тут до рассвета, то наружу уже не выйдем никогда.

Сердце ухнуло в пятки.

– А как долго мы вообще здесь? – хрипло выдохнула она. Дрёма отвёл взгляд. – Рассвет вообще скоро, как думаешь?

– Ну…

В желудке точно образовался ледяной комок. Непослушными пальцами Алька обхватила кочергу, шагнула к стене – и наотмашь ударила.

Дрёма едва успел отскочить.

– Отворись! Откройся! – яростно выкрикнула Алька, нанося удар за ударом. Руки немного онемели – не то из-за отдачи, не то из-за злого колдовства, пропитывающего стены. – Сломайся! Откройся! Глянь на опушку, а там избушка; была костяная, а стала ледяная! Ну! – выпалила она почти наугад, наудачу, подспудно понимая, что всё не то, не так, «ключик» неправильный, а значит, нет силы в словах. – Ну же… Нарекаю тебя стеклом! Тонким! Хрупким! Как корочка на луже! Как глазурь!

Что-то белое – кость? – отлетело, вращаясь, как вертушка, на полу. Стена захрустела, поддаваясь – совсем немного, словно бы тонкая трещинка пробежала по монолиту. Альку это выпило до дна; она ослабела разом, едва не выпуская из рук кочергу, но в следующую секунду только сжала ещё сильнее, ещё упрямее.

И продолжила, подбадривая себя скороговорками, бормоталками:

– Тук, тук, скок, скок – тонок на реке ледок! А когда ломается – весна начинается! – Образ весеннего лужка в голове был очень яркий, очень манящий, и потому, наверное, Альку потянуло на цветы: – Как в травушке да в муравушке алоцвет горит! Как по небу, ой, да по высокому красный змей летит! Прилетел жених да посватался, от него в траве мне не спрятаться… Ой!

Нитка на запястье, ещё мгновение назад серовато-бурая, вдруг вспыхнула алым, золотым, жарким. Раздался странный звук, точно сильный глухой удар вдалеке – или гром, и стены треснули, разом, все, и потолок, и…

– Осторожно!

Дрёма едва успел оттолкнуть её к гробу, повалить, прикрыть собой, когда потолок – и всю верхнюю часть склепа – точно срезало что-то, как бритвой.

Посыпались кости, пыль, камни…

Алька, даже укрытая плотным Дрёминым пальто и самим Дрёмой, раскашлялась, рефлекторно сворачиваясь клубком. Фонари, конечно, погасли. Но стало светло, даже слишком, словно и впрямь уже занялся рассвет, ало-золотой, нестерпимо яркий.

«Нет, – поняла она. – Это Айти».

И это правда был он.

Огромный огненный змей – как поезд, вот один в один, здоровенный такой небесный поезд вагонов в двадцать – кружил над курганом, у которого верхушка была срезана начисто. Небо уже чуть посветлело, но до рассвета ещё точно оставалась пара часов, и изящное тело, объятое пламенем, с необыкновенной лёгкостью струилось, перетекало, словно состояло из невесомого эфира, свивалось восьмёрками, спиралями… Когда в лицо дохнуло жаром, до Альки дошло, что змей спускается вниз. В какой-то момент небо исчезло совсем, и остался только огонь, огонь везде – и завораживающие золотые глаза, не то любопытные, не то насмешливые.

Алька заглянула в них – и увидела собственное отражение.

Одежды на отражении не было, зато вокруг были алоцветы.

И, кажется, васильки.

Она трусливо зажмурилась, а когда открыла глаза, то Айти уже сидел на обломке стены – обычный, не особо сияющий даже, в человеческом облике, хотя с человеком его перепутал бы сейчас только слепой.

И то не факт.

– Алика, – осторожно произнёс Дрёма, вылупившись на него через плечо. – Это то, что я думаю?

– Я без понятия, о чём ты думаешь, – ответила она честно. – Но это Айти… Слезешь с меня? И спасибо.

– А? О… прости.

Они поднялись, торопливо и неловко, как застигнутые врасплох любовники. Дрёма снова зачесал пальцами волосы назад, как сумел, и попытался отряхнуться. Алька просто встала, машинально поискала взглядом кочергу, а потом подумала, что это выглядит глупо, – и смутилась.

Айти – в красной толстовке и красных непристойных