Плюшевый: пророк - Сергей Александрович Плотников

«Правда, — продолжила Алёна с сомнением, — как врач я точно знаю, что реального опыта помимо меня у тебя быть не могло. И до сих пор не понимаю, откуда ты-то узнал многое из того, чему меня научил… Вот не верю, что только из книжек! Но, если ты за тридцать лет не раскололся, вряд ли сейчас расколешься!» — и с этой мудрой репликой она свернула тему.

Я тоже предпочел не начинать по десятому кругу уверять ее, что нет-нет, исключительно полезная литература и не менее полезные видеоматериалы. Плюс очень удачное совпадение наших с ней предпочтений и некоторые мои природные таланты.

В общем, мы с Гертом получили возможность как бы случайно посидеть после ужина в нашей с Сорой приватной гостиной. В его кабинете я больше с ним в ближайшее время общаться не хотел. Потому что там я выступал именно с позиции старшего, главы рода и Школы — а теперь пытался изложить ему свою обеспокоенность по важному делу как почти равному, пусть младшему и менее опытному партнеру.

— Чем плохо, что собрались вместе два человека, болеющие за наше дело? — спросил Герт. — Ты ведь хотел, чтобы вера в Истинного Бога распространилась шире! Чтобы люди понимали, что надо делать добрые дела, исполнять свой долг и относиться друг к другу хорошо, даже если другой человек — какой-нибудь крестьянин.

— Хотел. И хочу.

— Ну и отлично, что Флитлины послали к тебе увлеченного жреца! Он понял, насколько наша версия веры лучше старой!

Я вздохнул. Тяжеловато, все же, что я имею дело с человеком, который не учился в школе моей родной планеты — даже почти не имеет значения, школе какого именно государства! Религиозные истерии, войны ересей, фанатичные лидеры, бросающие общины или даже целые государства в огонь войны — общее место нашего мира. К счастью, на протяжении большей части истории у Терры имелся такой предохранитель, как Проклятье древних магов, исключившее или почти исключившее открытые войны. До поры до времени.

Впрочем, тут тоже имелась своя довольно кровопролитная история!

— Помнишь, как остров Эрем стал главенствовать над всем Срединным морем, утвердил своих богов и наказал или поглотил чужих?

— Ну.

— Помнишь, были дикари, которые защищали древнюю веру?

— Смутно, если честно.

— Как думаешь, если против нас с оружием в руках выступят люди, которые будут защищать старую веру? К каким последствиям это приведет?

— А они будут? — с сомнением спросил Герт. — Наша-то вера лучше! Добрее. У людей от нее больше выгод.

Я потер лоб.

— Во-первых, это не совсем так. Для большинства людей привычное — всегда лучшее. Кроме того, предыдущая версия веры больше упирала на фатализм и верность раз и навсегда определенному долгу, чем на необходимость ежедневного морального выбора. Знай выполняй ритуалы — и получишь свое гарантированное посмертие, да, с последующим забвением и потерей личности, зато без особых мук… Истинная вера же учит совсем другому: ты должен стараться всю жизнь, чтобы сохранить свою душу, либо после смерти потеряешь себя, попадешь во тьму внешнюю… Многим это не понравится. Это ведь усилия надо прилагать!

— Бойцы и так всю жизнь прилагают усилия, — хмыкнул Герт.

— Не такие. Учиться драться, идя по установленному Пути, проще и понятнее, чем в каждом конкретном случае принимать решение по совести. И при этом еще и помнить, что от каждого такого решения в перспективе зависит твое посмертие!

Брови Герта нахмурились, он будто впервые задумался об этом.

— От каждого? Ты ведь сам говорил, что Творец милосерден!

— Он — да. А мы сами — нет. Любой грех оставляет на душе след, который не так-то просто стереть. Собственно, человеку это сделать вообще невозможно, приходится уповать на Господа. Помнишь, я тебе говорил, что самобичевание за самые плохие поступки может быть опаснее, чем вред, понесенный от собственно греха?

Так, судя по выражению лица Герта, тут я его потерял. Ладно, это уже «высшая математика», причем такая, с какой я сам бьюсь без особого успеха! А туда же, других учить взялся. Прости мне мою самонадеянность и гордыню, Творец.

Я махнул рукой.

— Ладно, это пока оставим. Тут нужно и другое учитывать. Даже без учета наших догм, чем популярнее мы будем становиться, тем больше людей захочет нас лишить этой популярности. И я не говорю даже о прежнем жречестве — многие из них логично пожмут плечами и просто переметнутся к нам. Мол, как служили старым богам, так будем служить и новому, не переломимся… Но наш культ уже сейчас составляет некоторую политическую силу — и будет составлять все большую.

Герт кивнул.

— И все-таки не понимаю опасности.

— Чем более нетерпимыми и конфликтными мы будем, — вздохнул я, — тем больше поводов будет у наших врагов напасть. Конечно, нельзя поступаться самыми важными догматами нашей веры. Но при этом фанатизм или, скажем мягче, убежденность — это очень часто нетерпимость и конфликт. Поэтому я бы не хотел отдавать ни единой части своей легенды в руки человека, который этого не понимает. Тем более, этот жрец не мой человек — это человек либо Флитлина, либо вообще свой собственный, я так и не сумел его прощупать.

(Вру, на самом деле сумел: мужик был амбициозен и не столько служил графу, сколько мечтал о личной славе и толпах последователей. Но сомнения у меня оставались, поэтому я озвучил Герту менее определенную версию.)

— А он так уж плохо написал?

— Знаешь, я попросил у него записи и просмотрел. В той части, что касается событий… ну, все более-менее ровно. Он развил весьма бурную деятельность, опросил многих учеников. А в том, что касается моих речей — совсем другое дело! Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил![1]

— Совсем-совсем ничего? — уточнил Герт.

Я хмыкнул про себя. Алёна опознала бы цитату и посмеялась бы… наверное.

— Скажем так, он мои слова сильно передергивает. У него так получается, будто если ложные боги покровительствовали разным Школам и заставляли бойцов сражаться между собой, то Истинный Бог заставляет каждого человека словно бы зарабатывать очки своими делами в бесконечном турнире! Вспахал поле — очко, родил ребенка — очко, поднялся в ранге как боец — тоже очко…

— Ну, чем-то похоже, — пробормотал Герт. — У меня примерно такое же впечатление сложилось, если честно.

Ой-ёй. Это я вовремя наткнулся на проблему. Интересно все же преломляется моя проповедь в местной культуре.

— Даже близко ничего похожего, — сурово сказал я. — Никакого соревнования нет! Или, по крайней мере, мы соревнуемся только с собой прежними, а не с