Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

давал. У этого ахейца не только звериная сила и выносливость, но и реакция нечеловеческая. Могучий, но беспредельно уставший Гектор двигался все медленнее, и с каждым выпадом врага ему все тяжелее поднимать щит, чтобы отбить удар. И тогда Ахиллес ударил в одно из тех немногих мест, что не было защищенно бронзой. В шею, чуть выше той ямки, где сходились ключицы. Гектор захрипел и упал на землю, а Ахиллес ногой столкнул его с холма вниз. Слуги, ожидавшие исхода боя, вмиг раздели царевича догола, а потом толпа ахейцев набросилась на мертвое тело того, кто нагонял на них такой страх. Каждый посчитал своим долгом вонзить в него нож или копье, ведя себя словно гиены, которые, терзая тело мертвого льва, пытаются излечить свой застарелый страх.

— Колесницу пригоните! — заорал Ахиллес, не обращая внимания на стрелы, полетевшие со стены. Что сделают они ему, закованному в бронзу с головы до ног. Наконечники бессильно скользили по его блестящим бокам, и ахеец неспешно спустился вниз, куда уже подогнали коней. Он прорезал отверстие между сухожилием и пяткой и протянул веревку, которую привязал к колеснице.

— Х-ха! — заорал Ахиллес и погнал коней, мотая бессильное тело по кочкам и камням на глазах у всей Трои и царя Париамы, который плакал, обнимая воющую от безумного горя жену.

* * *

Девять! Всего девять сыновей осталось у царя Париамы, и все они стояли и мрачно смотрели, как он мечется по дворцу, бросая в кучу одну вещь за другой. Агафон, Парис, Паммон, Гиппофой, Антифон, Деифоб, Дий, Гелен и Полит — вот и все, что осталось от десятков царских наследников, бывших опорой своему отцу столько лет. Он уже не различал, кто из них рожден Гекубой, кто иными женами, а кого прижил от рабынь и жен своих козопасов. Теперь это было неважно, слишком уж мало осталось истинной царской крови.

Ковры, покрывала, пурпурные ткани, бронзовые треножники и золотая чаша из Фракии, которой Париама дорожил как ничем другим — все это лежало неряшливой кучей. Чаши было жаль всем, кроме царя. Искуснейший мастер ее сделал, украсив тончайшими узорами. Различное добро продолжали нести из кладовых, пока растрепанный, с безумными глазами царь бормотал.

— Все погибли! Все до единого! Одни бездельники остались! Плясуны, любители баб и вина! Воры! Лгуны! Трусы проклятые! Только чужих овец отнимать горазды, прикрываясь моим именем. Да лучше бы вас всех ахейцы перебили! Бесполезные хвастуны. Чтоб вас молния всех поразила!

Он повел по сторонам бессмысленными глазами и заорал.

— Грузите все на повозку! Я сам поеду!

— Ты куда это собрался? — Гекуба, немолодая, но статная еще и красивая женщина бесстрашно вышла вперед и загородила ему дорогу. Ее голос дрожал, но ни слезинки она не проронит, пока здесь дети ненавистных соперниц. Они не увидят ее слабости. — Ты спятил? Тебя там убьют и собакам скормят! Я уже сыновей потеряла. Мне еще и мужа потерять?

— Уйди с дороги, женщина, — с яростью взглянул на нее Париама. — Убьют так убьют. Но я в последний раз своего сына увижу. Я выкуплю его… Он отдаст мне его…

Царь выскочил на улицу, где перед дворцом собралась немалая толпа, многие из которых рыдали в голос. Париама схватил свой посох и начал размахивать им, нанося беспорядочные удары и рассыпая ругательства и проклятья.

— Прочь! Прочь отсюда, сволочь! Идите по домам и там плачьте! И без вас тошно!

Старый раб, который уже подогнал повозку, запряженную мулами, терпеливо ждал, пока пройдет вспышка хозяйского гнева. Он уже пожил свое. Если убьют, то убьют. Раб уже давно свыкся с тем, что смерть скоро примет его в ледяные объятия. Именно поэтому он и вызвался поехать вместе со своим царем. Париама сел в повозку, и раб ткнул мулов острой палкой, понуждая тех тронуться вперед. Отсюда до ахейского лагеря — рукой подать…

Как пройти туда, куда пройти нельзя, да еще и воз добра провезти? Только дав горсть серебряных колец страже у входа и напугав воинов именем Ахиллеса, как же еще? Не бог же усыпит их на посту? Смешно и подумать о таком. Получив серебро, воины открыли ворота ахейского лагеря без малейшего промедления. Они отобрали бы поклажу, укрытую кожами, но не хотели связываться с бешеным царем мирмидонян, к которому все это везли. Так Париама оказался перед шатром Ахиллеса и бестрепетно вошел внутрь.

— Тебе чего надо, старик? — непонимающе посмотрел на него Ахиллес, который только-только закончил свой обед. — Ты еще кто такой?

Чудной гость упал на колени и обнял его ноги.

— Отдай мне тело сына, — услышал Ахиллес глухой голос царя. — Я выкуп богатый привез. Там, на улице, повозка стоит. Забери себе все. И тебе хватит, и воинам твоим.

— Ты Приам, что ли? — изумленно воззрился на него Ахиллес. — И как ты посмел прийти сюда? Смерти ищешь, старик?

— Хочешь, убей, — бестрепетно взглянул на него царь, — но позволь сына похоронить как подобает. Он был отрадой моего сердца, надеждой моей. Там много добра. Одного золота талант привез.

— Ого! — присвистнул Ахиллес, и стоявшие рядом Автомедонт и Неоптолем довольно оскалились. Война уже дала им неслыханное богатство, так еще и выкуп этот, с которого они уж точно получат свою долю. Их вождь не был жаден и щедро вознаграждал воинов.

— Так что, отдашь мне Гектора? — Париама посмотрел на Ахиллеса красными от слез глазами, пока тот жадно перебирал добро, привезенное из Трои. Царь не соврал. Всем хватит. И ему, и воинам.

— Да забирай, — Ахиллес воровато оглянулся по сторонам. — Только надо побыстрее все сделать, пока Агамемнон не прознал. Ты тогда отсюда и за три таких телеги не выйдешь. Он жадная сволочь.

— Я его выведу, — коротко ответил Неоптолем, сняв с руки серебряный браслет. — Это отдам, если привяжутся. Или в зубы стражникам двину, если наглеть начнут… Выведу, в общем.

— Я буду богов молить за тебя, — шептал Париама, глядя, как тело его наследника, обернутое в полотно, кладут на телегу. Он не станет открывать его лица. Он просто не сможет. У него уже совсем закончились силы.

1 Каски — кочевые племена скотоводов, живших у южного побережья Черного моря, в районе современного Трабзона. Мушки — предки фригийцев и армян. Племя каска могло выставить до 800 колесниц, плюс пешее войско. Это была