Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

огромная сила, с которой хетты не могли справиться даже в период своего расцвета. А в описываемое время каски и мушки опустошали земли центральной Анатолии, выдавив хеттов на юг, где те образовали множество мелких государств.

Глава 20

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Странная телега подъехала к воротам Трои, и бревно, закрепленное под ее крышей, методично молотило в дерево, выбивая из него острые брызги щепок. Одиссей не знал точно, что именно сделал Эней на Паросе, но саму идею сметливым умом пирата ухватил тут же. Он хотел было изготовить голову барана и насадить ее на бревно, но хорошего мастера в лагере ахейцев найти не смог. Потому-то и отлили острый наконечник, который пробивал доски насквозь, а не проламывал их. Одиссей, которого подвезли на колеснице, смотрел издалека и морщился. Не очень хорошо вышло, надо было баранью башку отлить, пусть даже непохоже вышло бы. Все же баран — это баран.

Он сам в этого деревянного коня не полез, не отошел еще от ран, а потому воинами командовал Неоптолем, который взял с собой самых выносливых и сильных. Ахейцы почти уже сломались. Агамемнон ранен, Диомед ранен, Менелай еще бьется, но рана на боку кровоточит каждый вечер. На ногах оставался Аякс Теламонид, двужильный Ахиллес, старик Нестор и Аякс Малый из Локриды. Они-то и командовали сейчас штурмом, не давая защитникам высунуть головы. Две сотни лучников держали этот участок стены, убивая любого, кто пытался бросить камень на крышу деревянного коня. Так назвали эту чудную телегу, потому что другого названия придумать не смогли. Верили только, что конь этот перешагнет через стену проклятого города.

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Дерево ворот понемногу превращалось в решето. Никто в Трое не рассчитывал, что его будут крошить тяжеленным бревном, закрепленным на веревках. Тут не знали подобных затей, а потому воротам долго не простоять. Теперь это понимали все. Деревянный конь неутомим, а его бронзовое копыто куда тверже досок, обитых медными полосами, неплохо держащими удар топора.

— Бумм-м! Бумм-м! Бумм-м!

Натужный хруст дерева привел в неистовство ахейцев, которые встали полукругом невдалеке от стены. Они завороженно слушали мерные удары, и чутким ухом воина ловили тот самый обнадеживающий звук, который ознаменует окончание этого проклятого похода. Как только ворота рухнут, тысячи воинов ворвутся в Трою и утолят свою жажду крови и добычи. На пологую крышу тарана то и дело падали тяжелые камни, и они уже проломили ее в паре мест, но теперь все это было неважно. Троя держалась из последних сил.

— А-а-а! — заорали воины и ринулись в ворота, которые бессильно распахнули свой зев. Лучники на стенах бьют в огромную толпу, которая лезет в узкий проход, обдирая бока об острые обломки досок и шершавый камень стен. Воины вошли в город и остановились. Пока они ломали ворота, троянцы времени не теряли. Они завалили улицы, идущие к храмам и царскому дворцу. И эти завалы защищали знатнейшие из знатных, воины в тяжелом доспехе, вооруженные длинными копьями и мечами.

На крышах домов стояли лучники, среди которых выделялся один. Выделялся золоченой кирасой, шлемом с ярким султаном и плащом из шкуры леопарда. Его стрелы разили без промаха, ведь тяжело промахнуться там, где люди стоят плечом к плечу. Царевич Парис — а это был он — уже выпустил целый колчан, не потеряв напрасно ни одной стрелы, как вдруг увидел того, кто убил в поединке его старшего брата. Сам Ахиллес вел отборный отряд мирмидонян, который, если его не остановить, выбьет с позиций троянских щитоносцев. И тогда все, это конец! За их спинами — беззащитный город, царский дворец, набитый сокровищами, и тысячи горожан.

— Да как же тебя убить, сволочь! — кусал губы Парис, но слабого места так и не увидел. Ахиллес словно бронзовая статуя, живой металл, в котором нет ни единой прорехи. Чешуйчатый панцирь, массивные наплечники и разрезная кожаная юбка, обшитая полосами металла, надежно укрывали Пелеева сына. Да и шлем его прятал затылок и плечи. Великий мастер ковал тот доспех, сделав его владельца почти неуязвимым.

— Да чтоб ты провалился! — ругнулся Парис, понимая, что кроме мускулистых голеней другой цели у него просто нет, да и то, если исхитриться и попасть в них сзади. Передняя их часть надежно укрыта поножами, украшенными тончайшей чеканкой. Щели между ними и юбкой не было вовсе, и бедро тоже оказалось недоступно для стрел троянца.

— Как же ты жить хочешь, сволочь! — подивился Парис, пытаясь унять стук сердца. — С ног до головы в бронзу оделся!

Он сделал вдох, потом выдох, а потом плавно натянул тетиву, поймав цель острием наконечника. Звон льняной нити и короткий удар по кожаному наручу заглушил звериный рык, в котором Парис услышал гнев, удивление и растерянность. Царевич наложил еще одну стрелу, с кривой ухмылкой рассматривая бесстрашного бойца, который орал что-то, обратившись прямо в его сторону. Нога Ахиллеса ниже колена была пробита насквозь, и только это смогло остановить неукротимого ахейца, который почти уже пробился в центр города.

— Вот так-то лучше! — прошептал Парис, выпустив стрелу, украшенную трехгранным наконечником, прямо в ненавистное лицо. Непобедимый воин, словно не веря самому себе, схватился на тонкое древко стрелы, опустился на колени, а потом рухнул прямо под ноги своих бойцов.

— Ахиллес погиб! — раздался душераздирающий вопль. — Ахиллес!

Воины отхлынули от завала, и узкая, в семь шагов, улочка стала вдруг непривычно пустой. Мирмидоняне подхватили тело своего вождя и потащили его к воротам, а остальные последовали за ними. Атака ахейцев захлебнулась…

— Филоктет! — услышал Парис чей-то вопль. — Ты чего смотришь? Сними его! Вон тот! Нарядный! Это он Ахиллеса убил!

— Что тут еще? — напрягся Парис и повел взглядом по сторонам. Он увидел того, кого называли Филоктет. Могучий воин, с необычайно длинными руками, кажущийся горбатым от распирающих хитон мышц, ухмылялся ему прямо в лицо и натягивал огромный лук. Сын Приама сделал то же самое.

Парис резко отпустил свою тетиву, но ее звон растянулся в неправдоподобно длинный, тягучий звук, как будто само время вокруг него начало останавливать свой бег. Он уже понял, что не успевает… Царевич видел стрелу, которая летела прямо в него, чуть подрагивая, изгибаясь и медленно, даже несколько лениво поворачиваясь вокруг своей оси. Он знал, что это невозможно. Не может человек видеть полет собственной смерти, такое лишь самим богам под силу, но отрицать очевидное было нельзя. Время