Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев

— Мудрые слова, воевода. Но, мы тут о своем малость. — Вперед выступил как раз тот очень похожий на Ваську мужчина. Чуть старше его. — Я, Иван Чершеньский. Атаман донской.

— Рад видеть тебя в здравии. Рад, что явился ты на битву. Без твоих казаков тяжело бы нам было, очень тяжело.

Он опять поклонился.

— Мы, за веру православную ратуем. Татар завсегда бить горазды. — Улыбнулся криво. — Но, мы об чем.

Стоял, слушал, ждал чего скажет.

— Говорят, на Москву идти ты хочешь. — Смотрел на меня. В свете костров взгляд пристальный, любопытный.

— Чувствую, разговор долгий этот выйти может. И важный. — Я резко ушел от темы. — Там за острогом лес горит. Коли силы у вас еще есть, пошли людей, сколько сможешь.

— А, так мы уже, полсотни. — Он кивнул, понял всю серьезность ситуации. — Сейчас.

Повернулся к сопровождавшим, что-то негромко произнес, и трое очень шустро двинулись вниз.

— Сейчас двинут туда люди. Огонь, стихия страшная. Но, с татарвой совладали, с пламенем уж как-то управимся. — Он улыбнулся, показывая щербатые свои зубы.

Повисла тишина, прерываемая звуками военного лагеря. Смотрели на меня казаки, ждали ответа по волнующему их вопросу.

— Про Москву слышать хотите. Сейчас не на совете, утром? — Я чуть склонил голову, изучал их, высматривал.

Вроде бы агрессии никакой не затевают. Пришли узнать, что да как. С татарами воевать, это все же одно. А идти куда-то, это иная песня.

— Да, воевода. Соблаговоли, сам молви, что мыслишь дальше.

— Хочу силу собрать и на Москву идти. Да, не врут слухи, атаман, и вы браты казаки.

— И за кого же? За какого царя? — Насторожился старший Чершенский.

Странно, но младший при брате вел себя тихо. Стоял чуть в сторонке, шапку теребил.

— Не за царя. — Я смотрел ему в глаза. — За землю нашу, русскую. Натерпелась она от всех этих царьков, что сами себя на трон сажают за времена эти смутные…

Сделал паузу, казаки смотрели напряженно, ждали, что еще скажу. Атаман смотрел прямо в глаза, остальные переглядывались. Васька внезапно только осмотрелся по сторонам и резко по-турецки сел, уперся спиной в дерево. Смотрел на все снизу вверх. Молчал.

Продолжил я, выдержав паузу:

— Мыслю я и войску это своему сказал в Воронеже. — Кашлянул. — Всей землей собраться нам надо. Всем людям русским. Своего царя выбрать. Верного. Сильного. Мудрого.

— А что вера?

— На Руси царю православному быть. Иного я даже подумать не могу. Тут смотри, атаман, как выходит, как я мыслю. — Сделал короткую паузу, продолжил. — Вера нас, людей русских объединяет, это раз. Земля нас всех кормит, это два. А царь, по идее, по-хорошему, как должно это, как мыслю все это воедино собирает и охраняет. Вера его правом наделяет, а земля силой. Царя сейчас нет. Эти…

Я опять сделал паузу, разглядывая их лица. Вроде бы судя по выражениям, не питали они любви ни к Дмитрию, ни к Василию. Вот и хорошо, продолжил:

— Царьки не в счет. Как землей всей посадим царя на трон, верой право ему дадим нами всеми повелевать и защищать от басурманов так и будет у нас правильный царь. И все мы жить будем на Руси ради веры, царя и дома отчего, земли то есть.

Хорошо я подал людям начала семнадцатого века идею, высказанную в веке девятнадцатом. Там она звучала, как — «За веру, царя и отечество». Но, для человека феодальных взглядов полного религиозным мышлением, разъяснить общие идеи надо было несколько проще. Да и сам я был далек от философий этих. Как понимал, так и говорил людям.

Казаки явно удивились, переглянулись. Даже атаман их как-то чуть опешил, но сказал:

— Дело говоришь, воевода. Мудры ты, Игорь Васильевич. Так завернул. Только… — Сделал паузу короткую. — А что с другими делать-то? Они же сами-то не уступят, не отойдут. Ни Дмитрий, ни Василий. А с ними люди наши. Заруцкий, например, известный атаман… — Говорил Чершенский медленно, тянул слова, тоже следил за моей реакцией. — Он за Дмитрия. И царевна у них там. Марфа Мнишка… Мнишковна.

Что-то он очень сильно исковеркал имя польской аристократической особы. Но, казак он, ему такое потребно. Может и не знал точного произношения. Или подвох здесь какой? ПроверкА, не польский я пан? Сомнительно.

Ответил, чуть выждав:

— Слышал я… Был у вас свой какой-то, донской царь. Где нашли его донцы-удальцы, то не ведаю. Но, вроде бы сыном Федора звали. — Судя по их лицам, историю эту, которая в мое время скорее полулегендой была, эти парни знали не понаслышке. Может, сами и водили. — Отвели вы его на цепи к тому Дмитрию. И казнил он родича, вроде как, своего. Самозванцем назвал. Так вот и я мыслю, а сам тот человек, что в Тушине сидел, а сейчас в Калуге, он кто? — Наблюдал за реакцией. — Ляхи, что при нем, по слухам потешаются над людьми русскими. Говорят, холопа царем кличут, а мы его поставим и сами править будем. Так кто же этот человек?

— Не ведаю я, воевода. — Пожал плечами Иван Чершеньский.

— Вот и я не ведаю. А что до Шуйского. Тески твоего брата, так он всей стране известный лжец. Какой он царь?

— Тоже верно.

— Вот я и думаю. Если ни Дмитрий, ни Василий на царей сильных и правильных как-то непохожи, то что? Чужака ставить?

Лица казаков посуровели. О, все ясно, в этом мы с вами едины. Чужаки нам не нужны. Усмехнулся.

— Вижу уже по лицам вашим, что ни лях, ни швед на троне вас не обрадует, браты казаки. Может, татарин?

Лица их расплылись в усмешке. Здесь уже было ясно, что шутит воевода, то есть я.

— А что, вон у меня там сидит один. Богатырь, сильномогучий воин. Ладно, пошутили, хватит… — Сделал паузу, изменил тембр голоса на совершенно серьезный, холодный. — Пора уже всей землей выбрать истинного царя. Чтобы он и за веру православную и за землю русскую и за весь народ думал? И не только как себе власти побольше заполучить, как родне своей боярской, места получше выдать, но и как стране и всем ее жителям жить лучше.

— Не думал я такое от