Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

не настолько… и, мало этого, уже сурово наказан за покушение одним из твоих собратьев. Нет, нет, о новой попытке преподнести тебя в дар богам не может быть даже речи!

Умолкнув, Шелк замер, прислушался и спустя секунду-другую явственно расслышал сквозь щелканье бичей и грохот тележных колес, доносившийся из-за окна, с Серебристой, осторожный, едва уловимый цокот птичьих когтей на шкафу.

– Слезай сейчас же, – повторил он.

Птица не отозвалась, и Шелк отвернулся к плите. К этому времени дрова разгорелись, над конфоркой оживленно заплясали желтые языки пламени. Тщательно вытерев добытую из раковины сковороду, Шелк вылил (а точнее, вытряхнул до последней капельки, отчаянно цеплявшейся за горло графинчика) на нее остатки масла и водрузил сковороду на плиту.

Вываленные на сковороду, пока масло не согрелось, помидоры получатся чересчур жирными, а если масло перекалить, приобретут неприятный привкус. Прислонив трость Крови к дверце шкафа для съестных припасов, Шелк собрал в горсть твердые зеленые ломтики, дохромал до плиты и аккуратно разложил их на донце сковороды. Сковорода зашипела, окуталась облачком ароматного пара.

Со шкафа донеслось негромкое квохтанье.

– Я ведь запросто мог бы пришибить тебя тростью, когда того пожелаю, – сообщил Шелк птице. – Покажись, не то так и сделаю.

Над верхним краем шкафа показался длинный багровый клюв и глянцевитая, влажно блестящая бусинка глаза.

– Вот я, – лаконично каркнула ночная клушица и в тот же миг вновь спряталась, ретировавшись к стене.

– Замечательно.

Оглянувшись на распахнутое окно в сад, Шелк отодвинул тяжелый засов окна, выходившего на Серебристую, и распахнул его тоже.

– На дворе ростень. Скоро совсем рассветет, а птицы вроде тебя, кажется, предпочитают темноту. Лети-ка своей дорогой, да поскорее.

– Летать – нет.

– Еще как «да»! Лети, лети. Я тебя не трону. Лети куда пожелаешь.

Выждав еще немного, Шелк решил, что птица, вполне возможно, опасается трости Крови в его руках. Отшвырнув трость в угол, он вооружился вилкой и принялся переворачивать ломтики помидоров на сковороде. Сдобренные щепотью соли, помидоры зашипели, брызнули соком… и тут в садовую дверь постучали.

– Минутку! – откликнулся Шелк, поспешно сняв сковороду с огня.

Очевидно, кто-то по соседству готовился распрощаться с жизнью и пожелал перед смертью получить Прощение Паса.

В дверь, отворившуюся, прежде чем он успел доковылять до порога, заглянула майтера Роза.

– Такая рань, а ты, патера, уже на ногах? Не случилось ли чего?

Взгляд ее обежал кухню, хотя заметить это оказалось не так уж легко. Один из глаз майтеры Розы был лишен зрачка и вроде бы слеп, другой же представлял собою протез, хитроумное устройство из хрусталя и огня.

– Доброго утра, майтера, – смущенно, держа в руках сковороду с вилкой, так как поставить их оказалось некуда, пробормотал Шелк. – Видишь ли, ночью меня постигли кое-какие злоключения. Поскользнулся, упал, повредил ногу… до сих пор побаливает, оттого я и не смог уснуть.

Закончив, он искренне порадовался собственной находчивости: все сказанное, от первого до последнего слова, было чистой правдой.

– И потому ты уже готовишь завтрак. Мы у себя, в киновии, еще не ели, – заметила майтера Роза, жадно, с сухим, механическим присвистом потянув носом воздух. – Мрамор до сих пор возится в кухне. У этой девчонки любой пустяк отнимает целую вечность.

– Уверен, майтера Мрамор старается изо всех сил, – чопорно, сухо возразил Шелк.

Однако майтера Роза пропустила отповедь мимо ушей.

– Если хочешь, давай все это мне, а я отнесу ей. Она присмотрит за твоей стряпней, пока ты не вернешься.

– Спасибо. Полагаю, в этом нет надобности.

Нутром чуя, что помидоры необходимо съесть сию же минуту, иначе он больше их не увидит, Шелк разделил вилкой надвое самый тонкий из ломтиков.

– Ты хочешь сказать, майтера, медлить нельзя ни минуты? Я еле хожу.

– Тебя зовут к Ломелозии, одной из девчонок Мрамор, – сообщила майтера Роза и снова жадно принюхалась. – По крайней мере, так говорит ее отец. Сама я ее не помню.

Шелк (он-то помнил девочку превосходно) замер, не донеся до рта половинку помидорного ломтика.

– К Ломелозии?

– Ее отец прибежал, принялся барабанить в дверь еще до того, как мы встали. Сказал, с нею осталась мать. Стучался вначале к тебе, но ты не откликнулся.

– Тебе следовало прийти сразу же, майтера.

– Чего ради, если ему не удалось тебя добудиться? Я предпочла подождать, пока не увижу, что ты на ногах! – Не сводя глаз (вернее, зрячего глаза) с ломтика помидора, майтера Роза облизнула губы, утерла рот рукавом. – Знаешь, где она живет?

Охваченный внезапным приливом весьма прискорбной жадности, Шелк скупо кивнул, сунул горячую половинку помидорного ломтика в рот и принялся с аппетитом жевать. Казалось, он никогда в жизни не пробовал ничего вкуснее.

– Да. Здесь недалеко. Если нужно, пожалуй, дойду.

– Я могу послать Мрамор за патерой Барсом, когда она закончит со стряпней. Она ему и дорогу покажет.

Шелк отрицательно покачал головой.

– То есть ты все же намерен идти… патера?

Последнее слово майтера Роза предварила многозначительной паузой.

Шелк молча кивнул.

– Сковороду забрать?

– Спасибо, не стоит, – ответил Шелк, немедля устыдившись собственного себялюбия. – Мне нужно облачиться. Ризы, воротничок и так далее. А ты, майтера, возвращайся в киновию, не то завтрак пропустишь.

С этими словами он поддел со сковороды еще один, самый маленький ломтик.

– Что случилось с твоей рубашкой?

– Да, верно, и чистую рубашку. Благодарю тебя. Ты права, майтера. Ты совершенно права.

Захлопнув дверь едва ли не перед самым носом майтеры Розы, Шелк запер ее на засов и целиком сунул в рот шипящий на вилке ломтик. Да, этой выходки майтера Роза не простит ему во веки веков, однако прежде он уже натворил добрую сотню непростительных, на взгляд майтеры Розы, вещей. Возможно, зло запятнало его дух навсегда, о чем он глубочайше, самым искренним образом сожалел, однако с практической точки зрения сие ровным счетом ничего не меняло.

Проглотив часть ломтика сразу, он принялся с воодушевлением жевать остальное.

– Ведьма, – негромко, сдавленно каркнула птица со шкафа.

– Лети себе, – пробормотал Шелк, проглатывая разжеванное. – Лети домой, в горы. На волю. Я тебя не удерживаю.

Перевернув оставшиеся ломтики, он еще полминуты подержал сковороду над огнем, проворно (как и рассчитывал, наслаждаясь слегка маслянистым вкусом) покончил с помидорами, соскреб с остатков хлеба пятна плесени, обжарил хлеб в оставшемся масле и съел его, взбираясь по лестнице назад, в спальню.

– Пр-рощай! – прокаркала сзади и снизу вслед ему птица, оккупировавшая верхнюю доску шкафа для съестных припасов. – Пр-рощай! До скор-рого!

IX

Орев и прочие

Ломелозия лежала навзничь: веки смежены, рот приоткрыт, лицо на фоне черных волос, разметавшихся по подушке, разительно бледно. Склонившийся над нею в молитве, Шелк явственно различал все косточки ее черепа – и заострившиеся скулы, и впалые глазницы, и