Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Укрывшись в самом темном уголке кухни, едва не под лестницей, он разделся донага и принял холодную ванну, по которой тосковал со вчерашнего вечера: намылил все тело от темени до верхнего края гипсового лубка, а после смыл пену чистейшей, прохладной, только что из колодца водой.

С головы до ног мокрый, несколько освежившийся, но утомленный настолько, что всерьез призадумался, не растянуться ли во весь рост прямо на полу кухни, он осмотрел сброшенную одежду. Пожалуй, брюки еще на что-то годились: подлатать кое-где, и снова можно носить, как прежде, принимаясь за починку крыши мантейона либо другие работы подобного рода. Опустошив карманы, Шелк бросил молитвенные четки, две карточки, полученные от Крови, и все остальное на старый, обшарпанный кухонный стол. Рубашка спасению не подлежала, но после тщательной стирки вполне могла пойти на тряпки и посему легла в корзину с грязным бельем, поверх брюк и трусов: тряпки в хозяйстве пригодятся всегда. Вытершись насухо там, где не успел высохнуть в раскалившейся от дневной жары кухне, чистым кухонным полотенцем, Шелк отправился наверх, прилечь. Кабы не боль в лодыжке, он, надо думать, уснул бы, не успев переступить порог спальни.

Его осел заблудился в недрах желтого дома на Ламповой улице. Под копытами осла хрустели осколки бокала, расстрелянного Кровью из золоченого иглострела Гиацинт, над головой кружил, выжидая удобного для атаки момента, рогатый филин – огромный, величиной с летуна. Увидев едва прикрытые волосами следы когтей, ранки, оставленные филином на затылке Ломелозии, Шелк съежился, задрожал.

Внезапно осел вцепился зубами в его лодыжку, будто собака, и сколько Шелк ни молотил его тростью, украшенной головой Сфинги, только крепче стискивал челюсти.

На крупном сером осле Чистика, в дамском седле, куда-то ехала его мать, однако Шелк, глядя ей вслед поверх озаренных сиянием небосвода крыш, так и не смог, не нашел в себе сил окликнуть ее. Добежав до того места, где видел мать, он обнаружил среди палой листвы старенький деревянный бюст кальда, некогда принадлежавший ей, но стоило только поднять его, бюст превратился в мяч. Пожав плечами, Шелк сунул мяч в карман брюк… и проснулся.

Ярко сиявшее за окном солнце раскалило спальню настолько, что все его тело взмокло от пота. Сев, Шелк надолго припал губами к кувшину с чуть теплой водой. По счастью, самое главное – ключ от ржавого денежного ящика – оказался на месте. Опуская голову на подушку, Шелк вспомнил, что запер внутри Гиацинт.

Едва он прилег, на груди, откуда ни возьмись, появился, встал во весь рост, склонил голову на сторону, смерил его изучающим взглядом бесенок в черных одеждах, вооруженный кроваво-алым мечом. Не ожидавший подобного, Шелк встрепенулся, и бесенок исчез, задрожав в воздухе, словно флажок на ветру.

Из-за окна хлестнули внутрь, покатились по полу капли твердого, сухого дождя, не принесшего с собою ни ветра, ни спасения от жары, и Шелк, застонав, уткнулся покрытым испариной лицом в подушку.

Окончательно разбудил Шелка голос майтеры Мрамор, звавшей его снаружи. С трудом одолевая сонную муть в голове, Шелк принялся гадать, сколько же он проспал, и в итоге пришел к заключению, что проспал до обидного мало.

Покачнувшись, он поднялся на ноги. Небольшие часы, деловито тикавшие возле триптиха, утверждали, что на дворе почти полдень. Что же показывали их стрелки, когда он наконец позволил себе рухнуть в постель? Восемь? Восемь с четвертью? Половину девятого? Ах, Ломелозия, бедняжка Ломелозия, пострадавшая от когтей филина… или укушенная демоном. Крылатым демоном, раз уж ему удалось проникнуть в спальню через окно, а стало быть, демоном невероятным, небывалым вдвойне.

Моргнув, Шелк зевнул во весь рот, протер заспанные глаза.

– Патера? Патера, ты у себя?

Если подойти к окну, майтера Мрамор его увидит…

– Что случилось, майтера? – откликнулся Шелк, нащупывая в ящике комода свежее исподнее.

– Здесь доктор! Говорит, что пришел заняться тобой! Ты ранен, патера?

– Минутку!

Натянув лучшие свои брюки, единственную оставшуюся в целости пару, Шелк двинулся к окну и по пути дважды чувствительно уколол пятку о мелкие камешки.

Майтера Мрамор дожидалась его появления на узкой дорожке. Поднятое кверху, ее лицо сверкало металлом в лучах палящего солнца. Рядом, с потертым лекарским саквояжем коричневой кожи в руке, стоял доктор Журавль.

– Да благоволят вам обоим все боги сим утром, – учтиво приветствовал их Шелк.

В ответ Журавль замахал свободной рукой:

– Сфингицы и иераксицы, помнишь? По сфингицам и иераксицам я бываю здесь, в ваших краях! Сегодня у нас что? Сфингица! Впусти меня поскорей!

– Сейчас-сейчас, – заверил его Шелк, – только оденусь.

При помощи одолженной Кровью трости, украшенной головой львицы, он похромал вниз. Плечо и лодыжка разболелись как никогда прежде, однако Шелк твердо заверил себя, что ничего страшного в этом нет: должно же обезболивающее действие снадобья, впрыснутого ему Журавлем накануне, и весьма опрометчиво отведанных крепких напитков когда-нибудь завершиться. Прихрамывая, морщась на каждом шагу, он поспешил в кухню и, после недолгих колебаний насчет блестящего иглострела Гиацинт, рассовал по карманам чистых брюк разношерстное собрание вещиц, оставленных на столе.

– Патера!

Окно в сад по-прежнему загораживало серое одеяло. Превозмогая искушение сдернуть его, Шелк проковылял в селларию, распахнул дверь и приступил к процедуре знакомства:

– Майтера, это доктор Журавль…

Майтера Мрамор чинно кивнула.

– Мы уже познакомились, – сообщил доктор. – Я швырял камешки в твое окно – а что оно твое, не могло быть никаких сомнений, поскольку изнутри доносился твой храп, – и тут майтера, увидев меня, представилась по всей форме.

– Ты посылал за ним, патера? – осведомилась майтера Мрамор. – Должно быть, он поселился в нашем квартале совсем недавно.

– Я не живу здесь, – объяснил ей Журавль. – Всего лишь дважды в неделю наношу сюда по нескольку визитов. Другие мои пациенты все поголовно спят допоздна, – подмигнув Шелку, добавил он, – но Шелка я понадеялся застать на ногах.

Шелк покаянно потупил взгляд.

– Боюсь, сегодня я тоже с удовольствием спал бы допоздна.

– Весьма сожалею, что поднял тебя с постели, но дело вот в чем: давай-ка я, как только закончим, подвезу тебя куда следует. Помногу ходить пешком с такой лодыжкой, знаешь ли, не рекомендуется. Для начала тебя надо бы усадить. Не войти ли нам в дом? – предложил Журавль, кивнув за дверь, в сторону селларии.

– Позволь присмотреть за тобою, патера? Снаружи, из-за двери? – отважилась подать голос майтера Мрамор.

– Хорошо, – решил Шелк, рассудив, что поговорить с Журавлем без лишних ушей вполне сможет и по пути к желтому дому. – Разумеется, майтера. Как пожелаешь.

– Я ведь ни о чем не знала. Кое-что нам с майтерой Мятой рассказала за завтраком майтера Роза, однако