Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

Крепкие ладони прошлись по ее спине, легли на талию и в одно движение изменили позу. Теперь Аямэ не просто сидела на коленях Цубасы – бедра обхватили его талию, сблизив их еще больше.

Слишком близко, непозволительно настолько, что даже прилюдная казнь не очистит ее от позора.

Аямэ было все равно.

Она горела, а каждое прикосновение Цубасы остужало разгоряченное тело. Он ее. Только ее. Ее мужчина, ее ёкай, ее избранник. Не навязанный семьей супруг, не тот, кого она бы никогда не приняла. Нет, Аямэ сделала выбор сама и намеревалась отдать ему всю себя в ответ на то, что Цубаса выбрал ее.

Неуместная мысль, что когда-то Аямэ предпочла бы умереть, чем иметь что-то общее с ёкаем, заставила широко улыбнуться, и она поспешила поцеловать Цубасу, неумело повторяя его действия. Руки не останавливались ни на мгновение: Аямэ стащила с Цубасы хаори, следом избавилась и от собственного, а после сняла и кимоно. Тонкий нагадзюбан, оставшийся единственной преградой между их телами, казался сейчас жестким и колючим, так что хотелось сбросить его как можно скорее и убедиться, что они идеально подходят друг другу, как не раз ощущалось во всех их действиях и движениях.

Губы Цубасы спустились ниже, прошлись по ключице, скользнули между грудей и замерли там, опаляя тонкую кожу горячим дыханием. Аямэ содрогнулась всем телом, замерла от волнения и шумно выдохнула, несколько нерешительно зарываясь пальцами в волосы Цубасы.

– Почему ты? – сдавленно прошептал он. – Почему из-за тебя я лишаюсь терпения и становлюсь безумным?

Цубаса поднял голову, встречаясь взглядом с Аямэ. Исчезло все вокруг: звуки, предметы, ощущения чего-то помимо прикосновений. Остались только они.

– Пусть Аматэрасу-омиками станет свидетелем. Я выбираю тебя, Аямэ Сайто, сейчас, сегодня и всегда.

Она словно ждала именно этих слов. Влажный и неловкий поцелуй, который начала Аямэ, быстро превратился в настойчивый, касания стали увереннее, а каждое движение – решительнее. Одежда, мешающая и торопливо сброшенная, смятой кучей лежала на полу, пока Аямэ и Цубаса изучали друг друга. Ее пальцы чертили дорожки по его покрытой шрамами коже, а он запоминал каждый ее изгиб своими ладонями.

Движения ускорялись, прерывистое дыхание сменилось хриплыми стонами, тела покрывались отметинами, кричавшими, что отныне эти двое неразрывно связаны. И когда единение достигло своей вершины, их мир, заключенный в стенах небольшого дома, озарился золотом.

И Аямэ не могла не думать, что в это мгновение она была по-настоящему счастлива.

Глава 15. Круг сужается

Никто в Бюро, за исключением слуг, не реагировал на совершенно недостойное поведение Аямэ. Оммёдзи предпочитали игнорировать, как служанки бросают осуждающие взгляды на их сестру, как то и дело перешептываются, прикрывая рты рукавами, как хмурятся, порой завидуя той легкости в поведении, которую могла себе позволить Аямэ, но никогда – они.

С детства привыкшие, что место женщины – рядом с мужчиной, никто из работавших в Бюро и не владеющий искусством оммёдо не мог принять столь неправильное поведение.

Сперва о женщине заботится отец, после она уходит к супругу и должна благодарить его семью, что ее приняли. Родить обязана сына, а после исполнения долга ее жизнь посвящается детям. И лишь в старости женщина предоставлялась себе и собственным интересам. Пусть оммёдзи и отличались от обычных людей, но многие ожидали, что столь простые правила, установленные предыдущими поколениями, свойственны и девушкам в Бюро. Тем более что эту мысль, взращенную в умах мужчин с младенчества и переданную дальше сыновьям, пришедший к власти сёгун лишь укрепил и поддерживал.

Потому поведение Аямэ – вызывающее, наглое – стало главной темой обсуждений. Ни одна другая женщина в Бюро не подвергалась столь сильному порицанию, как она, но никто из слуг не смел ни сказать что-то Аямэ, ни пожаловаться на нее Нобуо-сенсею. Оммёдзи, пусть и подчинялись императору и сёгуну на словах, на деле же в первую очередь исполняли волю богов и защищали людей от ёкаев, и судить их по общепринятым меркам запрещалось.

И то, как обычно скрытый от любопытных глаз ёкай стоит рядом с Аямэ, как легко он касается ее, как они называют друг друга по имени, – ничто из этого не могло не стать поводом для обсуждений. Неслыханная, вопиющая дерзость и вульгарность, за которую в приличном обществе Аямэ бы давно изгнали из семьи, лишили имени и отправили выживать в кварталы юкаку.

Аямэ подобные слухи среди слуг не волновали. Почти все пришли работать в Бюро от отчаяния: без семьи и средств для существования половина присматривающих за Бюро людей скитались бы на улицах, влача жалкое существование и выпрашивая монеты у тех, кому в этой жизни повезло больше. Никто не рисковал лишиться крыши над головой и той небольшой оплаты, которую им давали оммёдзи.

Но это все равно не мешало слугам сплетничать.

Середина весны выдалась теплой настолько, что казалось: наступило лето. Аямэ рассеянно откинула со лба прилипшие волоски и поудобнее перехватила рукоять вакидзаси, принимая стойку. Като напротив впился в свой клинок, словно готовился противостоять сотням ёкаев, а не проводил тренировочный поединок с Аямэ. Подобная вера в ее силы была приятной, но и оскорбительной. Она не намеревалась его убить, лишь немного проучить. Даже если это длилось уже второй месяц.

– Еще раз!

– Сайто-сан, думаю, на сегодня достаточно. – Кривая улыбка Като вместо ожидаемо успокаивающей больше походила на оскал, одновременно вобравший в себя раздражение и угрозу.

– Мы ведь только начали.

Конечно, она лгала. Они провели на тренировочной площади все утро, солнце горело высоко в небе, близилось время обеда, но Аямэ намеревалась оттачивать свои навыки с вакидзаси так долго, насколько возможно.

Като что-то раздраженно проворчал себе под нос, но принял стойку. Выглядел он измученным и уставшим, лицо покраснело от напряжения и жары, но в глазах горело упрямство, слишком хорошо знакомое Аямэ, из-за чего она улыбнулась – зло и довольно.

Она набросилась на него так быстро, как только могла, не используя при этом ки. Като выругался сквозь зубы, блокируя удар, отступал, пытался проводить собственные атаки, но ни одна не попала в цель – Аямэ уходила от выпадов, изгибалась, скользила и при этом не забывала разить сама.

Мир выглядел острее и ярче. Прежде она не воспринимала поучения Нобуо-сенсея всерьез, что контроль энергии отражается и на теле, но сейчас слова обрели смысл.

Проверка запечатанных богов почти всегда заканчивалась сражением. Их дома оказывались разрушены, и только земля, огражденная силами преданных Небесам богов, сдерживала проклятых на месте, не позволяя устраивать бесчинства среди людей.

Все битвы отличались друг от друга, а потому Аямэ с Цубасой приходилось искать новые способы противостоять богам. Порой боги обращались в зверей столь огромных, жестоких и проворных, что за их движениями с трудом удавалось уследить даже при помощи ки. Иногда проклятая энергия меняла богов настолько, что те теряли любое сходство с живым существом и больше походили на сгустки тьмы, для которых оружие не представляло никакой опасности. Другие боги оставались в своем изначальном обличье, но энергия Ёми настолько извратила их души и силы, что они противостояли любым атакам, и из-за этого битва затягивалась, заставляя Аямэ и Цубасу использовать все силы, чтобы победить.

Каждое новое противостояние богам становилось испытанием. Они сражались до изнеможения, спасали друг друга, тратили всю энергию, получали раны, порой оказывались в шаге от гибели, но все равно выживали, чтобы после вернуться в Бюро уставшими, измотанными, но выполнившими поручение.

Почти никто из оммёдзи не реагировал на присутствие Цубасы. Черные крылья все еще привлекали внимание, но в остальном оммёдзи лишь вежливо приветствовали его и дальше занимались своими делами. Уже привычные и к нему, и к лисицам, которые то и дело появлялись в Бюро, чтобы забрать «своего человека для нового путешествия», все смирились с ёкаями.

Сражение с Като продолжалось. Он двигался уверенно, каждый шаг был твердым, чтобы ни один враг не мог сбить его с ног, руки крепко сжимали клинок, а удары наверняка бы