Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

Почти год Аямэ следила за ней издалека. Подойди она поближе, матушка наверняка бы об этом прознала и отругала, заставив стоять в саду камней на коленях до самого обеда. Дочери главы Сайто не дозволено возиться с бездомными животными. Да и с животными в целом. Так что каждый раз, когда Аямэ покидала клан, будь то матушкино поручение или же визит в боковую ветвь клана, она всегда выискивала взглядом кошку.

Кошка никогда не оставалась подолгу на одном месте. Несколько недель спала под энгавой одного дома, потом ютилась возле лавки тканей, в другой раз Аямэ видела ее между приземистыми домами в узком проулке. Она не давалась в руки людям, но при этом терпела их – принимала еду, детям даже позволяла погладить себя, но, если те ей надоедали, спокойно уходила прочь, гордо задрав хвост.

Аямэ мечтала стать этой кошкой, чтобы в любой момент уйти прочь, когда устанет от окружения. Она никак не могла выучить правила приличия, ругалась со старшими, дралась с остальными детьми клана и предпочитала молчать, когда учителя задавали вопросы. «Неправильный ребенок», – шептались все вокруг, и матушка вновь ее наказывала. Только Рэн принимала ее такой и старалась сгладить углы в напряженных отношениях между миром и Аямэ.

Потому Аямэ и мечтала стать черно-белой кошкой, способной поступать так, как хочет, и никто бы не видел в этом что-то неправильное.

– Матушка лишь хочет, чтобы ты нашла себя в этом мире, – мягким голосом говорила Рэн, расчесывая Аямэ волосы.

– Почему я должна искать себя в мире, но мир не хочет найти меня? – задумчиво спрашивала она в ответ, на что Рэн всегда замолкала и только тяжело вздыхала, прежде чем найти что сказать.

– Мир большой и упрямый. А ты маленькая. Так что, наверное, для мира проще, когда ты меняешься, а не он.

– Тогда пусть он просто не обращает на меня внимания, – возмущалась Аямэ. – Я тоже упрямая. И умею драться!

Рэн улыбалась, качала головой и продолжала проводить гребнем по ее волосам, тихо напевая какую-нибудь песню. Так она всегда давала понять, что больше не хочет продолжать ту или иную тему, и Аямэ позволяла Рэн это. Только сестре она разрешала руководить собой и при этом не злилась каждый раз.

И запомнила, что мир всегда попробует подстроить ее под себя, но никогда даже не попытается подстроиться под нее.

А потом Аямэ увидела, как черно-белая кошка подралась с целой сворой собак. Они едва не загрызли котенка – щуплого, пыльно-рыжего и хромого. Он безуспешно пытался скрыться от них под энгавой пустого дома, но те все равно преследовали его, пока кошка их не отогнала.

Тогда Аямэ бежала заказать шелк: матушка отказалась доверять это поручение слугам, говоря, что они все испортят, но Аямэ знала, что причина в ней: она в очередной раз разругалась с учителями и ее просто отправили прочь, чтобы все в доме успокоились. И если прежде она смотрела на кошку вскользь, просто проходя мимо, то в этот раз замерла посреди улицы, не в силах отвести взгляд от развернувшейся картины. Повсюду летели комки шерсти, поднялась пыль, лай собак и протяжный кошачий вой смешались воедино, заставив всех замереть в ожидании исхода битвы.

Победила кошка.

Разогнав всю стаю, побитая, но вышедшая из сражения победительницей, она за шкирку достала котенка из-под энгавы, уселась на ступеньках дома и принялась вылизывать причину драки, не обращая ни на кого внимания. Люди шептались, качали головами и упрекали ее в безрассудстве, но именно тогда Аямэ решила, что обязательно станет ею. Пойдет против всего мира, чтобы защитить то, что ей дорого, устроит битву, если понадобится, а потом проигнорирует всех, кто попытается ее осудить.

Сейчас Аямэ, как никогда, ощущала родство с той кошкой.

Она не помнила, как точно одолела проклятого бога, в памяти отложились его крики, рев сикигами и кровь, столь темная, что напоминала тушь для каллиграфии. Еще она запомнила ёкаев. Привлеченные энергией Ёми, они пытались сперва атаковать Аямэ, потом утащить тело Цубасы, и только это помогло ей осознать, что он не умер, – ёкаи растворялись после смерти, исчезали из мира, не оставив после себя ни следа.

Израненная, уставшая, но с переполнявшей ее ки, Аямэ отбилась ото всех, кто пытался ей мешать. А после с трудом уложила Цубасу на спину тигра, сама взобралась на волка и отправилась в Бюро. За Стремительную она не волновалась. Наверняка та ощутила опасность и давно сбежала.

В Хэйан она прибыла куда быстрее обычного благодаря сикигами. Было еще светло, а потому своим появлением она испугала всех, кто встречался ей на пути. Волна разговоров и испуганных возгласов быстро прокатилась до Бюро, и там ее уже встречали все старшие оммёдзи во главе с Нобуо-сенсеем.

Забрать Цубасу на лечение она не позволила. Слезла с волка, впилась пальцами в хаори Цубасы и едва не рычала на любого, кто пытался к ней приблизиться. До дома она дошла в сопровождении сикигами и Нобуо-сенсея, который благоразумно держался чуть в стороне.

– Если понадобится помощь… – Нобуо-сенсей не договорил, только поклонился и тихо добавил: – Я предупрежу Ясуси-тяна, чтобы он не беспокоил вас.

Цубаса занял все пространство комнаты, когда Аямэ уложила его на татами. Раскинувшиеся крылья от стены до стены едва позволяли сделать хоть шаг, чтобы не опасаться наступить на них, но Аямэ все равно заботливо расправляла их, приглаживала перья и осторожно убирала те, которые вот-вот должны выпасть. Она не привыкла ни о ком заботиться – оммёдзи практически не болели, а ранами занимались лекари, но основы ухода за пострадавшими Аямэ знала.

Слуги, присланные Нобуо-сенсеем, почтительно ожидали приказа, стоя в десяти шагах от дома Аямэ. Она ощутила их сразу, но не спешила выйти, пока не убедилась, что расправила крылья Цубасы должным образом. Когда же она вышла к двум женщинам, их склоненные спины и головы на миг вернули ее в поместье Сайто, но наваждение быстро пропало. Там слуги кланялись так низко, что в старости их спины тянулись к земле, как изогнутое ветром дерево.

– Теплую воду, травы и чистую ткань.

Женщины кивнули в ответ и, тихо развернувшись, засеменили прочь, но окрик Аямэ заставил их остановиться и обернуться.

– И чистую одежду. Женскую и мужскую.

Слуги переглянулись, но смолчали, только еще раз поклонились и уже быстрее поспешили выполнять поручение.

«Теперь точно не избежать слухов».

Мысль отчего-то не вызвала той паники и тревоги, которую Аямэ ждала. Они… сложно сказать, существовали ли «они», но Аямэ признавалась хотя бы себе, что Цубаса прочно обосновался в ее мыслях, не намеревался оттуда уходить, а она по странной, глупой, нелогичной причине радовалась этому.

Однозначно виной тому лисы.

Стон из комнаты отвлек ее от мыслей, и Аямэ тотчас бросилась к Цубасе. Бледное лицо казалось мертвенным из-за запекшейся крови. Под глазами залегли глубокие тени. Дыхание с трудом прорывалось сквозь потрескавшиеся губы. Менее чем за полдня Цубаса стал выглядеть еще хуже, хотя Аямэ верила, что должно быть наоборот. Разве кровь ёкаев не помогала им исцеляться в разы быстрее?

Взгляд безошибочно опустился на ногу, все такую же почерневшую и воспаленную. Не мешкая ни секунды, Аямэ достала из-за пояса кайкэн и рассекла хакама почти доверху, пряча смущение в глубины души.

Проклятая энергия, как Аямэ и предполагала, подобно яду распространялась выше. Тонкими черными нитями она тянулась по ноге, охватив голень, колено и даже часть бедра. Окажись ранена рука, растекшаяся чернота поглотила бы ее всю, стремясь скорее завладеть сердцем.

Не особо задумываясь над тем, что делает, Аямэ распахнула хаори Цубасы, только бы убедиться, что ни одна нить проклятой энергии не добралась до сердца. Бледная грудь часто вздымалась, исполосованная ранами минувших сражений, но оставалась чистой, как и должно быть.

Испытанное облегчение ненадолго успокоило Аямэ, мгновением спустя сменившись отчаянным: «Что делать?»

Мысль все билась и билась в голове без ответа, искала решение, но безрезультатно. Никогда