Охотники за химерами. Путь в легенду - Катерина Мелех

Уна зашипела сквозь зубы, неудачно повернувшись. Поддавшись внезапному порыву, Мара протянула ей украдкой, чтобы такое «расточительство» не заметил брат, эликсир и шепнула:

– Если почувствуешь тошноту, немедленно выпей еще тринадцать капель, а станет пропадать зрение, глотай весь пузырек. Только тогда, как до деревни доберетесь, обязательно отыщи и прими антидот, он выведет лишнюю эссенцию.

Уна долго буравила взглядом пузырек, на который можно было купить дом в Цветочном граде. Потом, решив для себя что-то, кивнула, забрала лекарство и требовательно протянула руку.

– Дай любое хранилище для ингредиентов.

Мара изумленно замешкалась, но выудила из сумки пустой мешок. Уна по-хозяйски запустила в него мозолистую ладонь и прикрыла глаза. От ее ауры запахло свежеиспеченным хлебом, редким в эту эпоху, бедную на злаки. Уютный, ни с чем не сравнимый аромат дома, совершенно не подходящий этой могучей грубоватой старой женщине. Уна побледнела и устало опустилась в седло, возвращая мешок.

– Будь с ним аккуратна, цветочек. Это теперь зона пустоты на ближайшие полгода точно. Любой ингредиент, который опустишь сюда на час, даст твоим зельям силу уничтожать магию в пределах пары локтей.

Да, что такое пустотные артефакты, Мара знала. А еще знала, что мастеров-оружейников, способных их создавать, всего пятеро во всем Эйя. И если Най с Уной одни из них, становится очевидным их преследование кланами. Мара проводила взглядом старых спутников, отметила тишину, навалившуюся с их отъездом надгробной плитой, и устало вернулась к остаткам отряда.

– Ждем еще пару часов, – непривычно тихо выдохнул в седую бороду Рок, уселся на песок и уложил молот на колени. На седые кудри, после битвы стоящие дыбом, уселась Иэла. Маре не хватало на его голове огня, придававшего его образу залихватский вид. – Если за это время остальные не появятся, отправляемся. До заката лучше уйти как можно дальше от могильника.

Мара кивнула болванчиком и вышла к границе пустоши. Больше всего она ненавидела ждать. Знакомую апатию она встретила с ругательствами, и кинула под язык лепестки ядовитого цветка. По деснам растеклось жжение, со слюной опустившееся по пищеводу. Глаза от болевого экстаза закатились сами собой. Под веками вспыхнули разноцветные круги, реальность пошатнулась.

Мара терпеть не могла это делать. Глотать безвременник, вдыхать пыльцу бражников, капать в глаза кровью василиска и растирать между пальцами аконит. Это было неправильно. Отвратительно. В легендах не встречалось ни одного героя, страдающего такой извращенной зависимостью. Но как-то так произошло, что жить без этого уже не получалось.

В рот бесцеремонно вторглись чужие пальцы, выскабливая цветок.

– Ну зачем, Мара? Почему ты себя губишь? – раздался рядом, но словно бы издалека срывающийся голос брата.

– Затем, чтобы чуть больше радоваться жизни. И потому что лучше скорая смерть, чем болото, в котором я прожила десять лет. В которое до сих пор проваливаюсь, видя чужие страдания, ведь не могу остаться равнодушной, – прошамкала Мара, сглатывая остатки сока.

– Вот поэтому я и уговаривал Тиль и Оста не отправлять тебя за пределы Эйя, – Мор отчаянно сжал кулаки. – Какого гагата я тебя тогда вообще спасал, Миртэ’Мара?!

Мара вспомнила свои десять лет. Кабинет лекаря. Непонятные, показавшиеся тогда смешными слова «блуждающие пожиратели». А затем такие же непонятные, но уже далеко не смешные слова в книге из богатой домашней библиотеки «неизгоняемые паразиты, питающиеся костной тканью, чьи отходы жизнедеятельности приводят к раннему старению головного мозга».

Вспомнила три года, проведенные в Кровяном древе, и бесконечные дни процедур, различающиеся лишь лекарями и цветом зелий. Тринадцатый день Обретения имени, и застывшую на губах улыбку от леденящего кровь осознания, что буквы поздравлений на свитке никак не желают складываться в слова.

Вспомнила, как тихо сгинул от настигшей его «голубой крови», папа. Как однажды подломились и больше не стали держать ноги. Как внезапно без объяснений ушла мама. Наконец, как в восемнадцать лет она перестала разбирать чужую речь.

И потом, как воздаяние за все перенесенное, чудесное исцеление. Крепкое, красивое тело, возросший резерв магии, способность чувствовать чужие ауры. А прикладывалось это все к сознанию ребенка, не повзрослевшему ни на год из-за сжирающей мозг болезни. Мара понимала, что ведет себя легкомысленно и чересчур наивно, отнюдь не соответствующе ее возрасту. Только вот, по сути, ей лишь пятнадцать.

Мара сфокусировала взгляд на близнеце. Она попыталась пожать плечами, но парализующий яд уже подействовал на нервные окончания, удалось лишь конвульсивно дернуться и невнятно пробормотать:

– Не знаю, Морнэ’Мир. Я тебя не просила меня спасать.

Видимо, она отключилась, потому как в следующее мгновение рядом его уже не было. Неслышно ступая мягкими лапами подошел барс Аро, вперив янтарный, как у Тау взгляд в бесконечные ряды куполов гробниц и спиральных башен склепов. Мара запустила уже кое-как обретшие чувствительность руки в густой черно-белый мех и привалилась к его пушистому боку.

Тихий шорох песка, так похожий на осыпающуюся из-под восстающих мертвецов землю, заставил подскочить, просыпаясь. Сердце, пропустившее было удар, застучало с удвоенной силой, стоило только увидеть успевшие стать родными смоляные пряди до скул и серые, как грозовое небо, глаза. Мара зажмурилась, дыша часто-часто и стискивая зубы, чтобы не скатиться в позорную истерику.

– Живой, – только и смогла выдавить из себя.

– Хей, это ненадолго, – раздался вдруг хриплый голос рядом.

Мара дернулась, оборачиваясь. Даже не сразу поняла, что этот тихий, заставляющий цепенеть от равнодушия в нем, голос принадлежит Тау. Испуганно уставилась на Аро, обшаривая его безумным взглядом.

– Ты что, ранен?

Тот не отреагировал. Только метнул мрачный взгляд на Тау.

– Нет. Хотя человечность у него сильно контужена и потому хромает, – сипло хохотнула Тау.

А Мару прошиб холодный пот от этого смешка. В нем сквозило безнадежное отчаяние. Она медленно обернулась, пытаясь понять, что происходит, и осторожно уточнила:

– Так он не умирает?

– Пока нет, – Тау диковато улыбнулась. Но уголки губ дрогнули и поползли вниз, превращая ее лицо в уродливую маску. Глаза у нее были воспаленные, на щеках горел болезненный румянец. – Но если он сейчас во всем не признается и честно не предупредит, какой опасности подвергает нас, путешествуя с отрядом, то сдохнет он очень быстро. От моей руки, – карий взгляд потемнел, став почти черным, глаза затянуло сверкающей пеленой слез. – И больше никто не погибнет!

– Больше? – страшное слово