Воин-3. Логово тьмы - Дмитрий Валентинович Янковский

сверху вниз сладкие волны. Мара чуть подтолкнула Волка. Не отстранила, а просто напомнила, что горшок надо все же поставить в печь. Волк помог, пламя охватило круглобокий горшок, раскидав по стенам желтоватые отсветы.

Мара и Волк остались стоять, глядя в огонь.

Бабка посапывала, приплюснув щеку к столешнице. Огонь полыхал.

– Закипит не скоро, а сварится и того позже, – совсем тихо шепнула Мара.

Волк почувствовал, что она тихонько дрожит. В комнате словно струился дым, но гарью не особенно пахло. Это был даже не дым, а лишь марево в воздухе. Он не решился взять ее за руку, но она сама нащупала его ладонь и сжала тонкими пальцами, погладила – едва ощутимо.

– Не по себе мне. Не пойму, не то страшно, не то чудно как-то… Будто мне снится все. И избушка, и огонь, и старуха эта странная, – сорвалось с девичьих губ.

– А ты не бойся. Я же рядом. – Волк едва не коснулся губами кончика ее уха.

– Да… – заторможенно сказала Мара. – И верно… Только не стыдно ли это?

– Что стыдно? – сдерживая дыхание, спросил Волк. – Жур говорил, что стыдно, это лишь когда ты сама себя укоряешь за что-то. А за что бы тебе себя корить?

– Нет, – вздохнула Мара. – Люди не то говорят. Стыдно, когда не по правилам. Стыдно ложиться с мужем, пока не взяла с него клятву перед Лелей. Нельзя же, как кривичи, три раза вокруг куста обвести и тут же в траву.

Волк улыбнулся, чувствуя, как горячее тело Мары становится все более мягким и доверчивым.

– Леля – это не кумир на капище, – сказал он, жарко дыша. – Она везде, где есть любовь. Я могу поклясться ее именем, что буду с тобой и не брошу ради другой. И не дам другому мужу покуситься на тебя…

– Не надо! Я еще не собралась замуж пойти, – слабым голосом остановила она его. – Но уж больно люб ты мне! Так что сдержать я себя не в силах! Не стыдно ли это?

Волк рывком обнял ее за талию и притянул к себе:

– Нет, Марушка! Какой же в том стыд?

Но огромные глаза Мары вдруг еще более потемнели, и, словно что-то вспомнив, она отстранилась:

– Бабка проснется.

– Давай рогожу повесим, – предложил певец. – Она нас прикроет. А бабка точно не проснется! – Волк шептал, захлебываясь словами.

Он сорвал рогожу и примерился, как можно повесить ее поперек. Кроме бечевы, на которой сушились травы, ничего не приметил. Не долго думая, набросил рогожу на бечеву – сухие темные листья закружились в воздухе и опустились на пол. В голове шумело и плыло, как от сильного хмеля, даже казалось, будто пол покачивается под ногами.

– Здесь хорошо? – спросил он.

– Да, – еле слышно ответила Мара.

Он снова обнял ее и принялся целовать, уже ощущая своей. Девушка не отвечала, но и не отбивалась. Не шептала ласковых слов, но и не гнала. Волк оттеснил ее за рогожу, прижал к бревнам стены. Его руки скользили по ее телу, пытались забраться под рубаху.

– Подожди… – Мара чуть отстранилась и ослабила пояс.

Волк стал лихорадочно избавляться от куртки.

Ратибор достал из мешка кусок солонины и пожевывал, глядя, как в непроглядной тьме трепещут отсветы из печной трубы. Вдруг кони забеспокоились, пришлось встать и привязать их.

– Ну что вы, что вы… – ободрил их стрелок. – Не отдам я вас никому на съедение. Перетопчутся. Пусть друг дружку поедом жрут.

Он почувствовал, как волосы на голове затрепетали, но не х) т ветра, а сами собой. Так бывает, если потереть руку о шерсть.

– Так… – Ратибор привстал – Похоже, бабуль-ка порезвиться решила.

Он цыкнул на коней и мягким шагом двинулся к избушке, подошвы мяли траву совершенно бесшумно, лишь иногда сухой лист невнятно шелестел под ногой. Было так тихо, что стрелок явственно слышал голос пламени, бушующего в жаркой печи. И еще что-то торопливое, размйтое, суматошное. Голоса и шорох.

Ратибор уже слышал подобную возню – она была очень похожа на звуки, с которыми торопливо собираются люди, желающие улизнуть так, чтобы ни одна живая душа не успела их задержать.

– Ящер… – ругнулся Ратибор.

Рука сама собой потянулась к мечу, но в этом не было ни малейшего смысла. Против бабкиной волшбы не устояла бы и целая рать. Одна надежда, что Яга не чувствует Ратибора в глубокой занятости. С ней такое бывает, иначе можно было бы вообще не дергаться.

Стрелок усмехнулся, нащупав ногой первую ступеньку лесенки. Даже если бы ничего нельзя было изменить, он все равно бы попробовал выручить Мару. Или вместе жить, или вместе помирать. Все остальное Ратибора никак не устраивало.

Он знал, что дверь скрипнет, когда откроется, поэтому прятаться дальше не имело смысла. Он ударил в тяжелые доски, и дверь отлетела, как от порыва ветра, открыв темное нутро избы.

– Эх… – выдохнул Ратибор и перескочил через порог.

Старуха, сгорбившись, стояла почти у двери, отодвинув клюкой уголок подвешенной на веревке рогожи. За рогожей шевелились тени, но Ратибор не стал задерживать на этом внимание, хотя сердце нехорошо ёкнуло. Он собрал все силы, рванулся к Яге, подхватил ее легонькое высохшее тело и швырнул в жерло печи. Внутри полыхнуло, завыло. Не тратя времени попусту, стрелок задвинул очаг бронзовой крышкой и подпер ухватом.

– Быстрее в лес! – крикнул он в темноту.

– Да ты умом тронулся? – раздался из угла голос Волка с надрывной визгливой ноткой.

– Бегом, я сказал! – Ратибор зло сорвал рогожу вместе с веревкой.

Мара лежала, путаясь в рукавах куртки и бессмысленно улыбалась. Нагота ее смотрелась в этот момент нелепо, даже дико, совсем не так красиво, как на озере. Вдруг взгляд девушки прояснился, и лицо разом побледнело.

– О боги! – слетело с омертвевших губ, и Мара упала без чувств.

– Так вот во что мне не надо было вмешиваться! – рявкнул Ратибор.

Волк лихорадочно напяливал куртку. Ратибор, сдерживая ярость, ткнул певца кулаком, и тот поспешно вылетел вон.

Стараясь не смотреть на наготу Мары, стрелок натянул на нее порты, рывком затянул пояс и, похлопав по щекам, взвалил на плечо. Скорее из избы.

Кони были привязаны, и Волк лихорадочно распутывал затянутые Ратибором узлы на поводьях.

– Скорее! – буркнул он из кромешной тьмы. – Сейчас бабка вылезет из печи, и будет нам…

Словно в ответ на его слова поляна осветилась ярким заревом пламени. Из печной трубы вырвался вихрь искр и взлетел ввысь.

– Да быстрее же!

Мара со стоном подняла голову, Ратибор опустил ее на землю. Она уже сносно стояла на ногах, к лицу начал возвращаться румянец.

– Сможешь скакать? – спросил Ратибор, пряча глаза.

– Скорее вы! – Волк сорвал коня первым и, низко пригнувшись к гриве, понесся к дороге, положившись лишь на чутье лошади.

– Да! – кивнула Мара, и стрелок помог ей влезть на коня.

– Ну!!! – выкрикнул Ратибор и хлестнул лошадь. – Хей, хей, хей!

Девушка скрылась из виду. Стрелок стукнул коня пятками, и в этот миг из трубы вырвался высокий язык пламени. Конь фыркнул и сразу сорвался в галоп, подминая грудью подлесок. Желтые листья вихрем закружились в отблесках света.

Выскочив на дорогу, Ратибор расслышал удаляющийся в сторону Чернигова топот копыт. Три удара пятками, и Ветерок послушно перешел в широкий галоп, в ушах засвистел упругий воздух. Микулкин конь оказался хоть и грузен, но гораздо резвее покупных скакунов – стрелок очень быстро догнал друзей.

– Вперед! – рявкнул он на скаку. – Не останавливаться, пока у коней пена с губ не пойдет! Кони в лес ломиться не станут, по дороге поскачут!

Несмотря на толстый слой увядающих листьев, дорога грохотала под копытами лошадей. От напора ветра и тряски говорить было немыслимо, оставалось только изредка перекрикиваться короткими фразами.

За спинами полыхнуло особенно ярко, и свет упруго рванул воздух, будто это был не свет, а порыв злого ветра. Листья вокруг зашумели и посыпались вниз трепещущими тенями, словно тысячи нетопырей вылетели из своих гнезд. И тут же воздух наполнился клокочущим воем, высоким и резким, от которого волосы шевельнулись разом по всей коже, и заломило зубы, и уши сдавило, словно ладонями.

– Не уйдем! – резко выдохнул Волк, едва удерживаясь в седле.

– Да уж прямо! – зло сощурился Ратибор и оглянулся.

Под Марой конь шел