Нелегальный экзорцист - Григорий Константинович Шаргородский

пережитые мучения как-то очистили её, сделав достойной рая. Ведь убивал не он, а оседлавший его дух. Впрочем, пусть о таких вещах думает отец Никодим. Моё же дело – помогать тем, кто сам себе помочь уже не может. Как бы пафосно это ни звучало. Правда, сейчас моя помощь обернулась смертью, но почему-то мне кажется, что такая участь куда лучше прежней. Да и вряд ли его убил именно я. Тут и Акира своим мечом постарался, и сторож наверняка успел пару раз ткнуть вилами. Насколько опасным для бесноватого является именно этот способ изгнания, ещё предстоит выяснить.

Мой взгляд в потолок явно не укрылся от отца Никодима, и он тут же вцепился в меня с расспросами:

– Ты что там увидел?

Если он надеялся, что за нами присматривал какой-нибудь ангел, придётся его разочаровать:

– Сам не знаю. Из бесноватого вылетела какая-то искорка и улетела вверх.

– Ты говоришь о душе?! – глаза священника загорелись каким-то совсем уж фанатичным огнём, поэтому я тут же добавил:

– Понятия не имею, что это было. Не мне судить.

Отец Никодим недовольно заворчал, а затем я увидел, почему бесогоны называют себя скорбниками. Плечи священника опустились, он печально вздохнул, встал на колени рядом с изрядно пованивающим трупом и, осенив его крестным знамением, начал читать отходную молитву. Возможно, я сам себя обманываю, но от отца Никодима исходила смешенная с толикой надежды искренняя скорбь. Казалось, что он отчаянно уповает на то, что мы всё делаем правильно.

Местные, которые оказались слишком уж любопытными и настойчивыми для тех, кто пару минут назад задал стрекача, сунулись в здание скотобойни и разрушили всю торжественность момента. Больше нам здесь делать было нечего, и мы всей нашей дружной и немного пованивающей компанией отправились обратно к воротам консервного завода. Пока шли, отец Никодим потребовал отдать ему нож. Я возражать не стал, ведь давно смирился с тем, что владеть таким ценным предметом мне никто не позволит.

Увы, вызванный распорядителем портовой гостиницы извозчик даже на таком расстоянии почуял неладное и сбежал. Да и знакомый часовщика не горел желанием пускать нас в хорошо отмытый экипаж. Благо хоть Арам Николаевич быстро договорился с водителем грузового мобиля. Перспектива полчаса трястись в кузове не особо радовала, но выбора всё равно не было.

Я начал карабкаться на высокий борт, но был остановлен часовщиком:

– Степан Романович, я так понимаю, вы завтра с утра отправляетесь в обратный путь?

– Да, были такие планы, – не стал возражать я.

– У меня к вам есть просьба. Сможете уделить мне немного времени до отплытия? Не больше часа. Я хотел бы кое-что показать вам в своей мастерской.

– Нечего нам больше делать в твоей лавке, – вклинился в разговор отец Никодим. – Не втаскивай нас в свои наверняка богопротивные делишки.

– А тебя, Никша, вообще никто не приглашал. У меня просьба к Степану Романовичу. Нож ты уже отобрал, так что можешь быть спокоен.

– Без Степана нож бесполезен, – не унимался священник.

– Ага, – переполненным сарказмом тоном протянул часовщик, – значит, он теперь идёт как бы приложением к ножу?

– Достаточно, – уже без малейшего уважения к поднадоевшим мне спорщикам прекратил я этот нелепый разговор и сначала повернулся к отцу Никодиму. – Я встану пораньше и съезжу к Араму Николаевичу. – Затем посмотрел на часовщика. – А вы прекращайте манипулировать мной, если хотите сохранить доверительные отношения.

Арам немного удивился и тут же, прижав ладонь к груди, отвесил лёгкий поклон. В общем, всяко изображал раскаяние, правда, непонятно, насколько искреннее. Ответив ему кивком, я демонстративно забрался в кузов и уселся на один из находившихся там ящиков.

Поездка до гостиницы приятной не была, зато все неудобства компенсировало немедленное посещение гостиничной купальни. Пованивавшую одежду мы отдали прачке. Той работать на ночь глядя не очень хотелось, но поблёскивающий в электрическом свете червонец решил все проблемы.

Казалось, что после такой нервной встряски я усну, едва окажусь в постели, но сон долго не шёл. Назойливая память подбрасывала картинки недавнего прошлого. В голове роились самые противоречивые мысли, наполняя душу сомнениями и неуверенностью. Вот в таком раздрае я и уснул, что, естественно, привело к кошмарам. В общем, спал недолго и, когда ещё до рассвета меня разбудила горничная, пребывал в не самом добром расположении духа. Даже завидно стало, глядя на сладко посапывавшего Диму, с которым мы разделили номер. Мелькнула подленькая мысль разбудить его и позвать с собой, раз уж парню не хватает в жизни впечатлений, но доброе отношение к другу победило. Да и не думаю, что увиденное и услышанное в часовой лавке пойдёт ему на пользу.

Поездка на пролётке уже знакомого извозчика по пустынному, наполненному зябким предрассветным туманом городу настроение не улучшила, так что в лавку часовщика я входил насупившись, но любопытство тут же разогнало всю хандру. Кроме Арама Николаевича, в помещении присутствовал ещё один мужчина. Мой взгляд тут же прикипел к его левой руке, точнее к механизму, который заменял живую плоть почти до локтя. И я прямо нутром чуял, что этот механизм ой какой непростой. Захотелось выглянуть из себя и посмотреть, как всё это выглядит в духовном плане, но сдержался. Впрочем, есть подозрение, что именно для этого меня сюда и пригласили.

Так оно и оказалось. Скомканно поздоровавшись, Арам Николаевич, явно понимая, что времени у нас мало, спросил практически в лоб:

– Степан Романович, вы ведь подметили, что некоторые мои поделки, так сказать, со странностями?

– Да, – кивнул я, тоже решив не наводить тень на плетень, но при этом покосился на калеку.

Даже с часовщиком не особо хотелось делиться своими тайнами, а с этим незнакомцем и подавно. Арам Николаевич правильно прочёл мой взгляд и тут же принялся успокаивать:

– Степан Романович, не переживайте, Павел очень надёжный человек. Мы давно дружим, именно поэтому я решился помочь ему. Другому я бы такой протез делать не стал. Он умеет держать язык за зубами. К тому же прекрасно понимает, если наши тайны вскроются, бесогоны придут за всеми.

Может, мне показалось, но последнюю фразу часовщик говорил больше для своего молчаливого друга, который тут же едва заметно кивнул.

– И всё же не понимаю, зачем я здесь? – высказал я свои сомнения.

– Степан Романович, когда пять лет назад Илия прислал мне известную вам вещь, я загорелся изучением рун, вырезанных на ней. Говорил с шаманами и даже связался с одним колдуном, о чём сейчас очень жалею. Честно говоря, всё, что удалось узнать, всего лишь мутные догадки, которые пришлось проверять на практике. Моих зверушек вы уже видели. Я наносил на внутренние детали