Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов

Я замолчал, глядя на француза. Я не мог понять к чему все эти телодвижения англичан, австрияк и иже с ними. Ну, соберут они против нас союз. Ну не пойдут же они всей Европой на Россию? Это чушь. Такого не было, люди на это не пойдут. Вот если бы они смогли вдохновить каждого европейца, тогда — да. Тогда можно было бы предположить, что у них получится. Но это же не возможно. Европа никогда раньше не объединялась против единого врага. Не было такого… Хотя…

— Крестовый поход, — выдохнул я.

Высокомерие во взгляде де Торси исчезло. Он приподнял бровь.

— Боже мой… — прошептал я, пытаясь осознать масштаб замысла. — Конечно. Он не собирает коалицию для войны. Он добивается от Европы благословения на «операцию». Он хочет, чтобы весь христианский мир благословил его на вторжение в Россию для «спасения цивилизации от чумы». Англичане хотят чужими руками — европейскими руками — забрать…

— Технологии, — закончил француз.

— Не просто забрать, а получить на это законное, моральное право. Гениально, не правда ли?

Я медленно опустился на табурет. Ушаков застыл, как изваяние. Даже де Торси с легким удивлением смотрел на меня. Видимо не ожидал, что я сам обо всем догадаюсь.

— Но чтобы получить такой мандат, — продолжил я, — ему нужно согласие всех. В первую очередь — согласие или хотя бы молчание Франции. А что он предложил вашему королю за это молчание, маркиз? Долю в добыче?

Он вскинул на меня колючий взгляд.

— Подумайте, — я понизил голос. — Вы действительно верите, что англичане, получив наши заводы и чертежи, поделятся с вами? Со своим главным врагом? Они кинут вам пару медных безделушек, как подачку, а сами построят флот, который сотрет ваш в порошок. Они используют вас, чтобы уничтожить нас, а потом примутся за вас.

Я фыркнул.

— У вас есть выбор, маркиз. Можете присоединиться к их «крестовому походу». Потратить миллионы ливров и тысячи жизней солдат, чтобы помочь Англии стать еще сильнее, и лишь надеяться, что вас не обманут.

Я сделал паузу.

— А можете получить все то же самое. Но не силой, а по договору. Не как трофей в чужой войне, а как плату за партнерство.

Де Торси внимательно смотрел на меня.

— Харли предлагает вам потратить миллионы, чтобы ослабить нас. Я предлагаю вложить эти же миллионы в технологии, которые сделают Францию одной из самых сильных держав на континенте. Не воюйте с нами. Торгуйте с нами. Выбор, по-моему, очевиден.

Он долго молчал, переводя взгляд с меня на Ушакова.

— Цена? — наконец хрипло спросил он.

— Публичное признание императорского титула моего Государя. Завтра. На конгрессе, — ответил я. — Это будет ваш ответ Харли. И начало нашего партнерства.

— Это… невозможно, — он покачал головой. — Мой государь никогда не пойдет на такой резкий шаг.

— Пойдет, — уверенно сказал я. — Если вы объясните ему, что альтернатива — это мир, в котором правит английский флот, построенный на русских технологиях.

Де Торси поднялся.

— Я передам ваше предложение, — только и сказал он.

Он ушел, не прощаясь. Я посмотрел на Ушакова.

— Не согласится, — констатировал тот. — Гордости и спеси у них не меньше, чем у англичан.

Я согласно покачал головой.

На следующий день, когда заседание возобновилось, у нас было безрадостное настроение. Я не осмелился поделиться с Государем своими мыслями. Только сообщил, что де Торси передаст наше желание встретиться с французским королем.

Перерыв не разрядил обстановку, а, напротив, дал им время согласовать удар. Во главе английской делегации сидел уверенный в себе.

Слово снова взял его юрист, который на этот раз не стал повторять обвинения, а сразу перешел к приговору.

— Ввиду явного неуважения, проявленного московитской делегацией к законам и традициям цивилизованных наций, — его противный голос меня раздражал, — ввиду использования бесчеловечных методов ведения войны и, главное, ввиду самовольного присвоения главой делегации титула, ему не принадлежащего…

Он обвел взглядом зал.

— … я предлагаю сему высокому собранию принять резолюцию: не признавать за господином Петром Романовым титула «Император» и впредь обращаться к нему, как к «Великому князю Московскому». И приостановить все переговоры до тех пор, пока московитская делегация не примет сии справедливые условия.

Даже так. Нас вычеркивали из «клуба великих держав».

И в тот самый миг, когда все взгляды впились в Петра, ожидая неизбежного взрыва, слово попросил маркиз де Торси.

Теперь и этот добьет нас. Французы все время наблюдали и выбрали сторону. Заинтересовать их мы не смогли. Жаль. Я даже не представлял себе как моя страна будет бороться со всей Европой. Да, у нас было несколько полусоюзников, но это смешные силы на фоне врага.

Француз, медленно, с ленцой поднялся на трибуну. Он окинул зал усталым взглядом аристократа, вынужденного прервать свою дрему из-за слишком шумной собачьей свадьбы.

— Господа, — его голос, в отличие от скрипучего тона англичанина, был бархатным. — Я с большим интересом выслушал речи о древних хартиях. Это было весьма поучительно.

Он сделал паузу.

— Однако, — он чуть склонил голову, и в его глазах блеснула ирония, — мне кажется, мы увлеклись изучением старинных фолиантов и забыли взглянуть в окно. А мир за окнами этого зала, господа, изменился.

Повернувшись в сторону английской делегации, он продолжил:

— Я слышу здесь речи о законности, произносимые устами тех, чьи короли взошли на трон через бунт и казнь помазанника Божьего.

Англичане вздрогнули, словно от удара. В зале ахнули. Намек на казнь Карла I был священным табу в нынешней евродипломатии.

— Я слышу речи о нерушимости границ от представителей держав, которые делят шкуру еще живой Испании.

Испанский посол, старый гранд, покосился на француза. Австриец вжал голову в плечи.

— Похоже, господа, — де Торси возвысил голос, — что законность для многих в этом зале — удобный инструмент, который достают из ножен, когда нужно ударить слабого, и прячут, когда имеют дело с сильным.

Пока де Торси говорил, лицо Харли напоминало высеченную из камня маску, вот только на виске бешено пульсировала жилка. Он понял, что что-то не так.

— Мой государь, Людовик XIV, — де Торси выпрямился, его голос зазвучал властно, — привык смотреть на вещи просто. Он считает, что величие монарха определяется