Воин-Врач III - Олег Дмитриев

обманывали его. Мыслимое ли дело — против такой силищи переть⁈ Не мог он в толк взять по сию пору, что теперь в чести была правда, которую говорили сразу, не таясь. Зря всех по себе судил дядька Всеславов.

Когда за большим столом уселись князья, ханы, патриархи, волхвы и прочие донельзя уважаемые люди, покатилось великокняжеское застолье, традиционное и беспощадное: здравицы, величания, перемены блюд и всё по новой. Я снова поймал себя и Всеслава на одинаковой мысли о том, что если бы не эти совещания, работа шла бы куда быстрее. Но ритуалы — великая вещь, а в этом времени в особенности. Для того, чтобы рушить привычный ход событий, нужны были весомые причины и поводы. Сейчас их не было, поэтому приходилось поднимать кубок за кубком, говорить ответные приятности, развешивать кружева комплиментов и обещаний.

«Бомонд, мать-то его», — уныло протянул Всеслав внутри, в то же самое время салютуя расплывшемуся от счастья Микуле Чудину. «И не говори, друже», — вздохнул я в ответ.

Когда протокольная часть мероприятия подошла к концу, а вместе с ней на воздух стали выносить особо расчувствовавшихся гостей, Чародей перешёл к делу.

— Есть, други мои, верные сведения о том, что седмицы через три нагрянут к нам снизу по Днепру враги. Числом тысячи в четыре, если по пути никого в попутчики не докупят. Или не разбегутся. Стоят за ними большие и старые деньги, которыми управляют люди хитрые и бессовестные, из тех, кто за резану, может, и не удавится, но за гривну — непременно. Ведомо мне, что хотят они наскоком занять Переяславль, Киев и Чернигов. Что есть у них в каждом из городов наших по нескольку верных людей, которые и ворота открыть готовы будут, и колодцы потравить на случай осады, и народ баламутить начать, как враг ближе будет. Всё, до самой Припяти-реки, отсечь хотят, да под свою руку взять. Мадьяров, чехов да ромеев подбивают в союзники. Не нравится им то, что растёт, крепнет и ширится Русь.

По лицам Шарукана и Ясиня понять эмоции смогла бы, наверное, только Аксулу. Но её не взяли, чем изрядно огорчили Ромку. Но всезнайка-Рысь пояснил мимоходом, что это обычай такой их степной, что за месяц до свадьбы жениху с невестой видеться нельзя — счастья не будет. Он же передал полученный тайком от Байгара свёрточек, что наказывала отдать Роману Русскому Белая Красавица Великой Степи. Старший сын пропал с глаз мгновенно, будто и сам был Чародеем, а когда через некоторое время появился, на лице его царили умиротворение и счастье. Уж не знаю, чего там передала ему дочь хана, но это что-то явно успокоило его полностью.

Святослав гневался. И, кажется, в первую очередь на то, что римские негодяи помешают первенству, в котором его «Черниговские Орлы» непременно должны были взять первое место. Ну, то есть он на это рассчитывал.

Всеволод продолжал переводить взгляд с брата на хана и обратно, пытаясь понять, почему никто из них не рассматривает даже возможности того, что великая сила старых денег и наёмников сбросит с престола его племянника. Ну, допустим, была та история под Вышгородом правдой. И каким-то новым чародейством утопил Всеслав, как говорили, огромную толпу ляхов. Но то — ляхи, а это Святая Католическая церковь и сам папа римский! И рати у них, вон, как сказано было, больше вдвое. Понимать же надо, что плетью обуха не перешибить. Словом, переживал Переяславский князь сильно.

Глава 22

Новые веяния

Дядя Всеволод продолжил напрягать и на следующий день. Он не знал, что все его передвижения, встречи и разговоры вне княжьего подворья тоже внимательно отслеживались нетопырями и не только. Ночной негромкий разговор с одним из его присных повезло услышать и мне с крыши терема. Ну, хотя, как сказать, повезло…

— Ну⁈ — нетерпеливо прошипел князь переяславский, оставаясь в глухой тени крыльца. Ночью, конечно, везде темно, кроме мест, куда «добивал» свет факелов или звёзд, но тут, слева от ступеней и резных балясин, было и вовсе глаз выколи.

— Никак пока, княже, — отозвался тихий голос. — На каждом шагу черти его караулят, а так с виду и не скажешь. Везде, где стрелку́ сесть сподручно, уже его белобрысые сидят, да так, чтоб двое-трое всегда друг у дружки на глазах были. Не зря его Рысь свой хлеб ест.

— Ты тут не за тем, чтоб чужих воевод хвалить, Пахом! — чуть громче прозвучала реплика Всеволода. Если бы не ночь и тайная атмосфера — наверняка уже визжал бы. — Надо дело сладить, а не псов его нахваливать да себе цену набивать!

— Готовим, княже, готовим. Сладим, дай срок, — показалось, что в безэмоциональном шёпоте невидимой фигуры прозвучало тщательно скрываемое раздражение. Или не показалось?

— Мало времени, совсем мало! Друзья должны видеть, что в силе наш уговор. И про придумки его, и про самого́ Оборотня Полоцкого. А ты что?

— Монахи составов своих тайных ни за какие деньги не откроют. На торгу никто не знает, возчики у них все, как один, глухонемые, а в саму Лавру пролезть — как на княжий двор, та ещё задачка. Там кругом среди братии ратники калечные, рук-ног недобор, зато видят и слышат соколами. Хотели было мои умыкнуть у ручья одного, что в ту избу, где варят, вхож, да еле сами ноги унесли. А к ручью тому теперь меньше, чем впятером, не ходят.

Я подумал о том, что мысль, подсказанная отцу Антонию, про инвалидов в охране периметра, оказалась пророческой, а невидимый по-прежнему Пахом продолжал:

— Дворня у него такая, будто не один год в новиках отбегала, дело знают крепко, языкам воли даже бабы не дают. А та сисястая, Домной кличут, и вовсе иного сотника за пояс заткнёт, так всех застрожила. Того, кто в поварню заглянул, будто бы по ошибке, за волосы выволокла наружу, а уж орала-то… Есть там две девки у неё, недовольные вроде как. Через них спробую с отравой пролезть.

Я хотел было сразу же, мигом возвратиться в наше с князем тело, чтобы прихватить этих двоих на горячем, но решил чуть подождать. Услышанного уже вполне хватало для того, чтобы домой Всеславов дядя не вернулся, а вот фактов, кроме имени невидимого Пахома, пока было маловато. Ясно, что Чародей и не подумал бы сомневаться в моих словах. Но всё то немногое, что я