Лордария – Королевство восьми островов - Филипп Владимирович Краснов

Готар замолчал, и безмолвная тишина озарилась восторженным рёвом сотен глоток. Они долго этого ждали, они давно точили мечи и, наконец, настало время пустить их в ход.

Вместе с простым людом радовались и ярлы, все они, за исключением Арнульфа, наперебой воздавали хвалу Магреду. Распалившись, лидеры кланов даже стали подсчитывать, сколько смогут выставить воинов, но все эти разговоры были на корню пресечены грозным голосом конунга:

– Великий Магред считает, что нам нужно принять бой! – перекрывая всеобщий гвалт, прокричал Бьёрн. – Но я напоминаю вам, что не он, а я, ваш конунг, решаю, станем мы это делать или нет!

Толпа затихла, все воззрились на Бьорна, ожидая его слов. Важных, решающих слов для всего народа.

– И я говорю, – выдержав паузу, сказал он, – что мы не станем этого делать. Последовав совету ярла Арнульфа, мы останемся здесь, и подождём, покуда королевство не уничтожит себя само. А если кому-то из ярлов, – конунг обернулся и с вызовом посмотрел на негодующих лидеров кланов, – не нравится моё решение, то я очень советую ему несколько раз подумать, прежде чем выказывать своё недовольство.

Почувствовав за спиной обнажённые клинки своей стражи, окружившей его непроходимым кольцом щитов, конунг смерил притихших ярлов уничижительным взглядом, и насмешливо спросил:

– Ну, будет ли у кого-то из вас ещё какой-нибудь совет?

– Да, конунг, – выйдя вперёд из строя даарингов, свирепевших с каждой минутой всё сильнее и сильнее, твёрдо проговорил Сигурд, – у меня есть что сказать тебе, и всем собравшимся здесь людям.

***

Сигурд как мог, пытался унять дрожь в коленях. При этом держался он очень уверенно, и конунг никак не мог взять в толк, кто этот воин, решивший, так смело выступить против него. Разрываясь между желанием немедленно покарать смутьяна и выслушать его, Бьёрн решил всё же дать возможность незнакомцу высказаться. Правда, перед этим он попросил его назвать своё имя.

– Я – Сигурд сын Гутрума, – с гордостью ответил он, – ярл клана Ледяной бури.

Услышав название изгнанного клана, воины из личной стражи конунга двинулись было в сторону Сигурда, но Бьёрн их остановил.

– То-то мне показалось твоё лицо знакомым, – с нескрываемым презрением сказал конунг, – но неужели отец не рассказал тебе молодой ярл, что твоей крови нет больше места в Дааре, законы велят мне немедленно казнить тебя, и я пока не понимаю, что может помешать мне отдать приказ и исполнить их.

– Ты вправе распорядиться моей судьбой, конунг, – согласился Сигурд, – но прежде чем твой меч опустится на мою шею, я бы хотел поведать тебе о своём плане, который и привёл меня сюда.

– Плане? – фыркнув, удивился Бьёрн. – О чём ты говоришь, изгнанник?

– Лишь о том, что в случае удачи может принести на остров надежду – Сигурд сделал несколько шагов вперёд, и буквально упёршись грудью в выставленные в его сторону мечи, проговорил: – Позволь мне держать речь конунг, а затем уже принимай своё решение.

Бьёрну не очень хотелось выслушивать речи того, кто нарушил закон, придя на созванный им тинг. Но ярл Ледяной бури отвлёк на себя внимание негодующей толпы, и поэтому конунг решил прикрыться им как щитом. К тому же, он в любой момент мог приказать стражникам убить его.

– Говори, Сигурд сын Гутрума, – через минуту раздумий проговорил он, – и моли Жестокого Бога, чтобы твоя речь пришлась мне по душе.

Окрылённый своей удачей (внутренне он сомневался, что конунг не позволит сказать ему и пару слов) Сигурд начал свой рассказ. По ходу его повествования лица ярлов, сначала суровые и недоверчивые, начинали потихоньку сглаживаться, а когда он закончил, на большинстве из них была начертана ярко выраженная заинтересованность.

– Вот моё слово конунг, и прежде чем ты примешь своё решение, я хочу ещё раз сказать о том, что успех и неуспех моего плана будет для тебя одинаково выгоден. Если я преуспею, то дааринги получат то, о чём никогда и помыслить не могли, а если же нет – меня убьют и тебе не придётся марать руки чтобы наказать меня за то, что я нарушил закон, явившись на этот тинг.

Бьёрн внимательно слушал всё, что говорил Сигурд, но в отличие от ярлов его лицо не сменило своего надменного выражения. Дождавшись, когда последнее слово слетит с уст молодого ярла, конунг сурово проговорил:

– Чтобы принять этот план, я должен доверять тебе, как самому себе. Увы, но это невозможно. Твоё стремление очистить свой род и восстановить ему доброе имя достойно уважения, поэтому я не стану убивать тебя сейчас. На рассвете ты пройдёшь через испытание Кровавым Орлом, и если окажешься достойным, то Великий Магред простит тебе всё прегрешения, и даст место в своём войске.

Бьёрн кивнул, и несколько крепких воинов в мгновение ока схватили Сигурда. Он не сопротивлялся, лишь взглядом полным ненависти и безнадёжности жёг ухмыляющееся лицо конунга.

Тинг закончился внезапно. Когда Сигурда увели, конунг, решивший что такое большое количество недовольных даарингов, собранных в одном месте неминуемо грозит перерасти в бойню, разогнал всех по домам, а возле своего жилища выставил в охрану целый отряд проверенных воинов. Он знал, что уже завтра народ успокоится и примет его решение, но пока их умы были горячи, они могли сделать то, о чём впоследствии бы сильно пожалели. Бьёрн решил не давать им для этого лишних поводов.

***

Сигурда отвели в холодный подвал, бросили за видавшую виды ржавую решетку, и для пущей уверенности, чтобы он точно не сбежал, туго связали ему руки и ноги толстой верёвкой.

Когда тюремщики ушли, унеся с собой единственный факел, будучи в полной темноте, он мог провести остаток дня и всю ночь в тягостных размышлениях, мог корить судьбу за то, что она обошлась с ним так несправедливо и сетовать на то, что должен расплачиваться за грехи предков, но вместо этого, хоть и очень подавленный, Сигурд был горд собой. Он стал первым более чем за две сотни лет ярлом Ледяной бури осмелившимся покинуть Эргонд. Одно это уже само по себе было достойно уважения, но помимо этого он ещё и держал слово перед всем городом, перед остальными ярлами и конунгом, и голос его ни разу не дрогнул. Да, ему было чем гордиться, и он был рад провести последние часы своей жизни не в забытом всеми богами родном поселении, а здесь в самой столице даарингов, при этом зная, что разговоры о его поступке