Один ленивый мальчик - Александр Бельский

укрепили их приязнь. И после походов и войн царский сын Куша почувствовал, что царь расширил его шаги и раздвинул руки. Царь лично подобрал ему жён и наложниц, наградил титулами, чинами и людьми. Титулы воистину отражали его могущество: казначея царя Нижнего Египта — то есть он сам распоряжался, без контроля от другого поставленного царём чиновника, не только властью, но и всеми доходами Куша и Вавата, вещь неслыханная доселе! Ещё важней был другой титул, друга царя единственного.

Власть князя тогда была воистину велика. Ибо ещё в походе девятого года были достигнуты все военные цели и Миттани окончательно смирена и поставлена на колени. Приметил князь во время этого похода, что Его Величество пресытился войной и убийствами врагов, но, устав от дворца, нашёл радость и отдохновение в пирах, винах и красавицах. И, если на поле боя князь и уступил бы звание первого помощника и правой руки Доброго Бога многим, тому же Аменемхебу, то в устроении празденств и развлечений для царя, подборе вин, блюд и красавиц для услады владыки ему не было равных.

Царь дозволил ему возвести на юге, в знак особой милости, роскошную усыпальницу, ибо что важнее, чем забота о посмертии? Вернувшись на Юг, Усерсатет воздвиг её, а рядом — горделивую стеллу с надписью:

«Царь приносит жертву Хнуму, Сатис, Анукис, с тем, чтобы дали они милости свои бывшим на земле. Пусть возрадуется бог каждый молитвам царским.

Когда рты говорят, уши слушают.

Захоронение прекрасное — итог старости для вельможи, казначея царя Нижнего Египта, друга единственного, удовлетворявшего царя в южных странах украшением памятников его на века. Царский сын, начальник южных стран Усерсатет.

Сказал он: «Укрепил я памятники многочисленные для владыки Хора, бога благого, чтобы он обласкал любимца своего. Был возлюблен я им среди окружения его, так как сделал я действительно для владыки обеих земель приятное каждому.

Поднимался я в экспедиции по приказу царя, он поставил меня во главе семеров, возвеличил он меня более, чем великих дворца царского. Приказывал он мне — и расширил он шаги мои. Я, царский вестник, возлюбленный господином своим, царский сын, дитя дворца Усерсатет, великий заслугами для владыки обеих земель».

Гробница его строилась тщательно и роскошно. Какое-то время она всецело заняла внимание князя. Тогда же он приблизил и возвысил к себе и неких других Детей дворца царского из числа детей-заложников Куша, доверяя им всё больше дел и хлопот по управлению южным пределом. Ибо с ростом числа поселений и городов, ростом богатств земли и населения росли и потребности в управлении разумном и тщательном. Некоторые говорили, что двор князя почти не уступает в пышности и влиятельности двору Владыки. Видно, тогда и появились у него впервые мысли, что привели его к падению и гибели окончательной и ужасной.

В ту пору как раз и прибыл я в Куш, дабы служить царю в деле управления страной этой. Нас было много, молодых писцов. Ибо росли храмы и владения их, росли дома шнау и поля. Росло число людей и скота. Всё больше золота, камня хесемен и чёрного дерева, слоновой кости и рекрутов шло на нужды страны к северу, и всё больше нужды было в счёте и управлении, сбережении и планах строительства. Чем больше людей и строек, тем больше нужда в глазах и ушах наместника, помогающих ему увидеть и узнать, и в устах, передающих его приказания. Я был приставлен сперва к мелким делам, но, выполнив их в срок и прекрасно, был замечен и возвышен, и через год я уже входил в число сопровождающих князя. О нет, конечно, я не был его доверенным чиновником и не управлял войском или Домом золота и серебра или Домом жизни! У князя были личные писцы, что записывали его повеления, мысли и планы, оформляли их в приказы и распоряжения, или отчёты. Их было много. Но среди них было два особо доверенных, что занимались самыми важными делами. И тайными. Они долго наблюдали за всеми нами, простыми секретарями. Нас проверяли и так и эдак, на скорость, на спокойствие. И, конечно, на верность. Некоторые не выдержали этих проверок, кто-то волновался и делал ошибки, кого-то легко можно было обмануть, кто-то оказался глуп или нерасторопен. Этих убирали в другие службы, где они застревали надолго на каждом мелком звании. А кто-то оказывался продажен или любопытен не в меру. И эти пропадали совсем. Меня же сочли достойным доверия наместника, и я стал его третьим приближённым спутником и писцом. Поначалу дела и письма, которыми я занимался, не сильно-то и отличались от прежних. Но всё равно, даже не приближённые, а простые писцы князя, проводя с ним много времени в делах, слишком многое узнавали о жизни властелина Юга. Мы были очень молоды, и не сразу поняли, что такая служба не только возвышает, даёт богатство и влияние, но и помещает, подобно редкостному заморскому животному в царском зверинце, в клетку нашего благополучия. Узнав дела великих, ты уже не имеешь пути назад. Мы же гордились нашим величием, нашими доходами, торопились быть не лучше, а успешней наших друзей-соперников. Юбки, сандалии, дома, притирания, письменные принадлежности — все должно быть не хуже! Торопись показать себя! Нам представлялось, что мы почти так же можем влиять на судьбы, как семеры, как заместители князи или даже он сам, не понимая, что нас подцепили на этот крючок и специально устраивают между нами петушиные бои и гонки гусей на праздник урожая. Мы так хотели быть гусем-победителем, что забывали — его-то и съедают…

Наместник, вольно или нет, иногда говорил с нами о жизни Великого дома, и многое услышанное придавало нам важности в наших глазах. Мы были причастны к жизни богов! Наверное, я и стал третьим доверенным секретарем именно потому, что быстро избавился от этой глупости. И тогда мне стали доверять действительно важное. Не сразу. А царский сын Куша дозволял себе быть при нас троих не сановником, а человеком.

Именно в это время он осознал, что слишком рано достиг того, к чему многие идут всю жизнь. Он начал уставать от того, что был царским сыном Куша. Ему хотелось дальше и выше. Но выше были только два человека во всей Та-Кем — великий Чати и благой бог… Чати он быть не хотел. Благим богом — не мог. И еще — он был уже немолод. Ему исполнилось тридцать три года. Постройка гробницы, вместо мыслей о вечной жизни за тростниковыми