Беглый - Дмитрий Шимохин

Действительно, рыба просто безумствовала. Перед нашими глазами то и дело по воде проносились оборванные самодельные снасти, а над водой периодически раздавались азартные и панические крики как нанайцев, так и моих людей:

— Тащи, тащи! Уйдет, проклятая! У самого берега! Вместе со снастью ушла! Держи ее!

Нанайцы, наши союзники из стойбища Анги и других окрестных поселений вели себя не менее экспансивно: для них «ход кеты» означал примерно то же самое, что уборка урожая для русских крестьян — залог сытой зимы. Причем кета не только «хлеб», но и «сено» нанайца — именно кетовой юколой они кормят ездовых собак, сжирающих как бы не больше людей. Лов продолжался до поздней ночи, пока можно было хоть что-то различить во тьме. Но самое интересное, как оказалось, было еще впереди!

На следующий день к нашей корче подошел огромный, просто неисчислимый косяк кеты. Вода «кипела» по всей поверхности. Рыба шла таким плотным потоком, что, казалось, можно было перейти ручей по ее упругим серебристым спинам. Она прорывалась сквозь немногочисленные сети, которые мы успели поставить, игнорировала крючья и «кошки» (остроги), устремляясь к истокам ручья на нерест.

Жизнь на реке на несколько дней вошла в свой привычный, отработанный веками ритм путины. И мы, и охотники-нанайцы ловили рыбу в сети, неводами, били гарпунами и острогами. Что удивительно, у гольдов ловля производилась каждой семьей или родом отдельно, причем между всеми была установлена строгая очередь и распределение на тони, места лова, так как все неводы забрасывались на ограниченном пространстве, наиболее удобном для ловли, чтобы не мешать друг другу. Женщины сновали на берегу, сноровисто подхватывая подстреленную или вытащенную рыбу и тут же разделывая, «распластывая» ее специальными ножами. Выловленная рыба немедленно потрошилась и отправлялась на дальнейшую обработку. Запах свежей рыбы, дым от костров, где ее тут же коптили или варили уху, смешивался с прелью тайги, и воздух над рекой наполнялся густым, пьянящим ароматом еды и жизни.

Тайпины, которых мы тоже привлекли к этому важнейшему делу, изо всех сил старались нам помогать. Они с нескрываемым удивлением и детским восторгом смотрели на такое невероятное обилие рыбы — многие из них, выросшие вдали от больших рек, никогда в жизни не видели ничего подобного. Сначала их попытки поймать стремительную, сильную кету были неуклюжи, вызывая добродушный смех у бывалых нанайцев и моих артельщиков, но они быстро учились. Спешно сплели из ивовых прутьев подобие конических корзин-морд, которые устанавливали на мелководье, пытались ловить рыбу на импровизированных заводях, били ее самодельными острогами из заостренных палок, мастерили какие-то хитроумные китайские ловушки из гибких прутьев, которые Сафар где-то для них раздобыл. В общем, старались как могли, не боясь до пояса залезать в ледяную воду.

На третий день активного лова рыбы в ручье стало заметно меньше, и большая часть нанайцев и моих людей встала на разделку и обработку огромного улова. Горы серебристой рыбы высились на берегу. Я уж было подумал, что путина закончилась, но Захар меня успокоил:

— Это, мил человек, лишь первый ход кеты. Самый буйный, но не самый большой. А будет еще второй, и третий! Самый жирный обычно второй бывает, когда основная масса рыбы пойдет. Так что готовься!

В ожидании второго хода мы занялись лихорадочной заготовкой того, что уже было добыто. В зависимости от того, для какой цели использовалась кета, ее распластывали несколькими способами. Самый простой заключался в том, что ей разрезали голову и спину, но не трогали брюшко — такая рыба шла исключительно на засолку. Солили ее в больших деревянных емкостях, которые мы спешно сколотили. Эта часть улова почти вся предназначалась на продажу или обмен с другими стойбищами и редкими купцами. Для своих нужд и для прокорма тайпинов мы, главным образом, сушили рыбу, нарезая ее тонкими длинными пластами — это и была знаменитая юкола. Кетовую икру также либо сушили на специальных сушилах, либо солили в небольших берестяных туесках, которые умело плели наши нанайские женщины. Я же не удержался и ложкой ковырял слабо соленую икру… эх, ста грамм только не хватало!

Однако в процессе заготовки остро встал вопрос: как сохранить такое количество рыбы? Сушить ее впрок было затруднительно: погода уже стояла прохладная, близился октябрь, солнечных дней выпадало мало, то и дело начинался мелкий, противный дождь, иногда переходящий в мокрый снег. В таких условиях было очень трудно качественно высушить рыбу до состояния юколы, она скорее бы начала портиться. Приходилось ее либо нещадно коптить в наскоро построенных коптильнях из жердей и лапника, либо солить. Но вся наша соль, и та, что была захвачена еще в Маньчжурии у людей Тулишена, и та, что удалось прикупить в Байцзы, кончилась буквально на третий день нереста.

— Что будем делать, начальник? Соль нужна позарез, иначе вся эта рыба попросту пропадет! — приступили ко мне артельщики во главе с Софроном. Изя уже сокрушенно подсчитывал возможные убытки:

— Ой-вэй, Курила, это же целое состояние утекает у нас сквозь пальцы! Такая рыба, и без соли! Мы же могли бы ее потом так выгодно продать или обменять!

Я и сам это прекрасно понимал. И тут вспомнил про полузатопленную баржу, которую мы видели по пути на дело к становищу Тулишена. Помнится, Солдат Прокопчук тогда жаловался, что на ней полно казенной муки и, главное, соли, отчего служивого и оставили ее охранять.

— Делать нечего, братцы, — постановил я после недолгого раздумья. — Надо плыть за солью на ту баржу! Другого выхода у нас нет.

Как раз к этому моменту первый ход кеты окончательно завершился. Река опустела так же внезапно, как и наполнилась. Но впереди, как обещал Захар, нас ожидал еще и второй, и третий ход, и к этому нужно было подготовиться основательно, обеспечив себя солью.

Не откладывая дела в долгий ящик, снарядили трофейную джонку. Она, конечно, была не океанским лайнером, а скорее неуклюжим плавучим сараем, но для наших целей вполне подходила. Да и опыт уже с ней был, главное, чтобы не попасться лишним на глаза. Взяли с собой запас еды на несколько дней, деньги и приготовились плыть вверх по Амуру.

Со мной вызвались идти Софрон и Тит — им явно не сиделось на месте. Сафар, как всегда, молчаливо выразил свою готовность. Из тайпинов я отобрал пятерых самых крепких и толковых —