Река Великая - Максим Николаевич Николаев

За дверью скита открылось сумрачное помещение с низким потолком и длинным столом, за которым сидело человек десять в черных рясах. На столе стояли бутылки вина и старый медный подсвечник с тремя горящими свечами. Монахи за столом о чем-то спокойно беседовали между собой, но, когда Сабанеев вошел, разом замолчали. Несколько пар глаз с тревогой уставилось на гостя.

Настоятеля Иван опознал по массивному медному кресту на груди. Это был колоритный мужчина лет пятидесяти пяти, долговязый и широкий в плечах. Единственный среди застольщиков он не имел бороды, но ее отсутствие возмещали пышные усы, торчащие во все стороны.

Когда Иван представился, игумен встал со стаканом вина в руке и пьяно качнулся. Его голова с ежиком седоватых волос только чуть не доставала до низкого потолка.

— Спаси Господь! — провозгласил он и поднял в сторону лейтенанта вино, при этом выразительно подмигнув.

По правую руку от главы маленького монастыря сидел пьяница на несколько лет моложе его, в очках, с бородкой и с довольно интеллигентным лицом. Так, пожалуй, мог бы выглядеть писатель Чехов, если бы излечился от туберкулеза в своем Шварцвальде, но за время лечения спился от курортной тоски и безделья.

— Кагорчика? — предложил он.

— Я за рулем.

Монах не стал настаивать. Настоятель тем временем выпил вино, шумно уселся за стол и забормотал молитву, при этом быстро и усердно крестясь. Расстегнув клетчатое пальто и сняв кепку, Иван без приглашения занял ближайший свободный табурет.

Интеллигентный монах в очках поднялся и вышел в соседнюю комнату, откуда вернулся с блюдом из одноразового набора для пикников. На блюде лежали бутерброды с обветренной вареной колбасой и крупные соленые огурцы, на одном из которых Иван разглядел плесень.

— Раз выпить с нами не хотите, так хоть покушайте. Не побрезгуйте.

Сабанеев побрезговал. Усатый настоятель заметил выражение на его лице и сказал с упреком:

— Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит.

Иван еще раз поглядел на ассорти малоаппетитных закусок и объявил, что разыскивает отца Власия, который служил в церкви в погибших Малых Удах.

С места у железной печи напротив игумена привстал мужчина с волосами, стриженными в каре, и жидкой неухоженной бородой и тихо произнес:

— Пред вами он.

На шнурке на груди у него висел наперсный крест, также медный и без инкрустаций, как и у настоятеля скита, но раза в два меньше. Сабанеев положил на стол папку-дипломат и расстегнул молнию.

— Передали фотографии, значит? — еле слышно пробормотал малоудский священник. В пьяной комнате повисла тишина.

Вместо упомянутых неизвестных фотографий Иван Сабанеев достал из папки исписанный от руки листок и протянул через стол:

— К нам в уголовный розыск в сентябре принес заявление Евстафьев, рыбак из Малых Удов. В устном объяснении ссылался на вас.

Власий пробежал глазами по бумаге и осенил грудь крестом:

— Упокой Господи! Вчера только Анька, жена его, позвонила и рассказала.

Сабанеев помолчал вместе со святым отцом, а потом спросил про фотографии.

— Коли не видали их, то и не надо, — отмахнулся Власий.

Лейтенант продолжал настаивать, и в конце концов приходскому священнику пришлось рассказать про шантаж.

— Почему вы в полицию не сообщили сразу? — упрекнул Сабанеев.

— Сказали: если с этими фотографиями пойду куда-либо, то еще хуже будет.

— Естественно. Все шантажисты так говорят.

Власий виновато потупил взор.

— Всякий на словах рассудительный, пока дело его не касается, — вступился за него усатый настоятель. — Вон в епархии наш батюшка Фотий тоже пенял: надо, мол, было к нему немедля ехать, уладил бы всё. Да послушали бы мы, что сам высокопреподобие сказал, приключись с ним такая беда.

— Значит, ваше церковное начальство знает о жертвоприношениях в Ящерах? — спросил Иван.

С игумена он снова перевел взгляд на отца Власия. Оба молчали. За них двоих ответил похожий на Чехова монах, который успел представиться диаконом Макарием:

— Группа лиц, скажем так, в местном клире об этом некоторое представление имеет. В советское время в епархии учредили отдел по межконфессиональным отношениям. Архимандрит Фотий нынче его возглавляет.

— А у вашего монастыря с общиной в Ящерах давние связи?

— Испокон века. Наша обитель и учреждена-то была изначально для опеки общины, рыбари помогали нам строить монастырь.

— Кем учреждена? — спросил Иван.

— Воевода Иван Петрович Шуйский дал повеление на это. Охранная грамота, его рукой написанная, у нас в обители бережно хранилась, пока в пожаре не погибла. Было это во время Ливонской войны, — начал повествование диакон. — При Иване Грозном земля русская приросла Казанью, Башкирью, Астраханским и Сибирским ханствами — вдвое больше сделалась, чем была, но всё мало было царю алчному, и повел он войска на запад: на Ливонию, на Польское королевство. Сначала в войне побеждал, а потом наоборот. Ляхи уже и к Пскову подошли. Тогда царь отправил к нам воеводу Шуйского руководить обороной города. Под его начальством Псков выстоял, но ляхи целый год не снимали осады и разорили за это время всю округу.

Раз и в Ящеры заявился отряд черных рейтеров. Грабители всё дивились богатству селения, пока из изб добро выносили, а потом на капище зашли и увидали главное сокровище. Против вооруженных всадников мужи-язычники ничего сделать не могли и не пытались даже, покорно дали грабителям идола на телегу загрузить. Но те и сами недалеко уехали: по дороге нарвались на псковское ополчение, отряд псковичей дважды больше польского был. Идола вместе с командиром ляхов-грабителей ополченцы передали воеводе Шуйскому. Тот распорядился истукана до мирных времен спрятать в бывшей княжеской сокровищнице, а ротмистра Леха Ковальского — так ляха звали — допросить с пристрастием. После допроса Ковальского отправили в каменный мешок, и там он на третий день то ли от самого этого пристрастия скончался, то ли от ран, что в битве с ополченцами получил.

Той же зимой заключили мир с Польшей. Войско чужеземное убралось восвояси, и псковичи уж думали, что у Господа закончились испытания на их долю, но весной сошел лед, и восстала река в образе ящеров лютых. По Великой ниже от селения идолопоклонников стояла рыбацкая деревня Большие Уды: небогатая, но числом жителей немалая. Они и стали первыми жертвами. В других селениях тоже погибло немало рыбаков, а летом уже и в Пскове стали замечать чудовищ. Великий страх пал на город.

Рядом с Сабанеевым пил вино неопрятный старик с длинными седыми волосами. Иногда он протягивал руку к тарелке с соленьями и колбасой,