Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый

к Софье Алексеевне и её окружению человек, не наломал дров. Не собираюсь я обелять и выгораживать царевну — но ко всему нужно подходить с умом и с пониманием важности для государства.

Совещание продолжилось. Я нарезал задач тому дьяку, что занимался опросом выживших стрелецких сотников. Потом мне предоставили допросные листы служащих розыскного приказа. Казалось, что именно они должны были заниматься следствием, но те поголовно были людьми Хованского. Так что опрашивать пришлось нам, а не им.

— Все ли поняли, что нужно за сегодня сделать? — спросил я, строго водя глазами по присутствующим.

Пыжов, Никанор и ряд других, меньше половины из присутствующих, лихо отрапортовали, что готовы к труду и обороне. А вот остальные шестеро уж очень тяжко вздохнули, но хоть не роптали — пошли исполнять свои обязанности.

Это как же так, каждый день ставятся задачи! Немыслимо!

— Пополудни всех желаю видеть в трапезной. А кроме — только тех, кому потребно на выезд, — сказал я, распуская совещание. — И да, не забывайте в книге написать, куда вы отправились.

— Кхе! Кхе! — закашлялся Григорий Григорьевич Ромодановский, когда закрылась дверь и мы остались вдвоём.

— Захворал ли, боярин? — спросил я.

— Да всё слава Богу, молюсь Господу и хворей не ведаю, — отвечал мне Ромодановский.

— Не желаешь ли пива? — спросил я.

— Пива? — удивился Григорий Григорьевич. — А я мыслил так, что бражничать ты не горазд.

— Так ведь всё дело в умеренности. Вона какая жара нынче! До вечера пиво скиснет, — сказал я, наливая из кувшина великолепный напиток.

С рассветом доставили это пиво из Кукуйской слободы. Мол, немцы знают и ведают, кто именно бунт подавил. Хотя я думаю, что в слободе живёт кто-то, кто решил, что моя звезда высоко взлетела — и можно было бы навести со мной контакт, пусть даже и через бочонок пива.

Да я не против с кем-либо контактировать, тем более, что пиво действительно мне очень понравилось. Пусть оно оказалось слегка тяжеловатым, даже грубым, по сравнению с тем, что приходилось мне пить в прошлой жизни. Но отчего-то очень даже хорошо тонизировало. Я позволил себе одну кружечку. Лишь одну…

Это, конечно, не лекарство, но голова до сих пор слегка шумела, а разлеживаться было некогда. И вот когда я эту кружечку пива выпил, так и шумы прошли, и какая-то ясность появилась. Тут главное — не пристраститься.

— Доброе пиво для тебя сварили, — поднимая немалую глиняную чашу напитка, сказал Ромодановский. — И кукуевские уже тебя обступают. Задабривают пивом. Гляди, они плуты еще те.

Я улыбнулся, показывая, что понял, о чём только что сказал Григорий Григорьевич.

— Я для чего-то нужен тебе? — вполне участливо спросил Ромодановский.

— Спаси Христос, Григорий Григорьевич. Должник я твой, — сказал я, явно удивляя своим откровением Ромодановского. — Не думаешь же ты, боярин, что не вижу, яко ты опекаешь меня?

— А знаешь, полковник, что о тебе говаривают? — спросил Ромодановский, ухмыляясь.

Я знал о слухах, что бродят вокруг моей личности. Но решил не разочаровывать боярина, а дать ему возможность поделиться.

— Что ты есть суть сын Алексея Михайловича, — усмехнулся боярин.

— Брешут, — усмехнулся я, но так, что можно было бы в этой гримасе рассмотреть что угодно.

Хоть не я такое сочинил, но мне были выгодны подобные слухи. А они распространялись всё более интенсивно. Наверное, людям нужно было как-то себе объяснить тот быстрый взлёт наверх, что у меня случился. И уж если у меня есть хоть какая-то толика царских кровей, то я, значит, должен быть каким-то особенным человеком, который с лёгкостью даже из грязи прорывается в князи.

— Видел я, когда к тебе шёл, что Софью Алексеевну привели? — уже, вроде бы, собираясь уходить, спросил Ромодановский.

— А ещё и Василия Васильевича Голицына. Сам дознания буду им учинять, — отвечал я.

— Остерегайся её! Лиса она, а не баба! — сказал Ромодановский, потом усмехнулся. — Но знай, я сего тебе не говорил.

Да, сегодня мне предстоит тяжёлый разговор. Причём даже Ромодановский не предполагает, насколько он будет тяжёлым и куда именно я хотел бы этот разговор завернуть.

И перво-наперво мне, конечно же, надо будет поговорить с Софьей Алексеевной. Ведь она всё ещё лидер. А вот договориться с Голицыным у меня не получится, если не будет хоть какого-то взаимопонимания с царевной.

И понимал я, что нужно набраться терпения и даже пропустить мимо ушей оскорбления, которые неизменно последуют, чтобы вывести меня из равновесия. Так что, может, ещё одну кружечку пива?

Ромодановский ушёл. А у меня по плану было ещё час поработать с допросными листами. А это не такая уж и лёгкая задача, учитывая то, как приучены писать некоторые члены комиссии или их писари. К каждому, даже к Никанору и Игнату, были приставлены писарчуки.

Я мог бы и не работать сейчас с бумагами, сразу принять Софью. Но я ее мурыжил. А еще важно, чтобы царевна ничего не поела. У меня для нее сюрпризы будут. Я же готовился к сложнейшему разговору. Может быть, к самому сложному из тех бесед, что у меня случились во второй жизни.

— Аннушка! — выкрикнул я.

Тут же, будто бы стояла прямо за дверью (может, так оно и было), Анна вошла в кабинет. Можно придумать какое иное одеяние, а не бесформенное? Сегодня Анна заплела такую косу, что я даже подумал, что ею можно рыбу глушить. Мощная коса.

— А принеси-ка, красавица ты моя, какаву и кренделей сахарных, испечь которые я просил тебя, — распорядился я.

Она уже развернулась, чтобы уходить. Толстая черная коса взметнулась, словно поспешая догнать хозяйку, чуть отстранился, дабы не получить удар в голову. А после резко подхватился, взял Анну за руку. Подтянул к себе и жарко впился в её губы. Ну что поделать, если от её присутствия дурею?

Девушка страстно отвечала на мой поцелуй. Мои руки было уже спустились чуть ниже талии. И даже немного закружилась голова, но не факт, что от недомогания. Резко я себя одёрнул.

Посмотрел в глубокие карие глаза и отвернулся. Тяжело мне становится быть рядом с Анной. Словно как лекарство, которое нужно неизменно принимать, чтобы оставаться здоровым. Или такое лекарство чаще путают с наркотиком? Пока даже не представляю, как я могу её отдать замуж за кого-то.

— Поди, а то до греха недалеко,