Былины Окоротья - Егор Андреев

застучал по стенам и крышам хат. Высек искры с кованых ободов на колесах телеги. С хлюпаньем и брызгами задундил по грязи. Тысячью клинков листья вонзились в податливую плоть зверья, исковерканного Скверной.

Стогну огласил вой, вырвавшийся из десятков самых разнообразных глоток. Страшное многоголосье предсмертных криков сопровождали гулкие шлепки валившихся в грязь тел чудовищ, убитых смертоносным ливнем. А заколдованная листва все падала и падала, терзая уже безжизненные трупы монстров, превращая их в кровавые ошметки.

Лишь собрав свою ужасную жатву, железный дождь прекратился, оставив после себя заваленную телами мертвых и умирающих чудовищ площадь. Один только Рогач остался стоять посреди навала из останков. Искромсанный колдовством колдуньи, окровавленный, ослепший, он с заметным трудом развернулся и, шатаясь, побрел прочь, чтобы найти свою смерть на окраине деревни.

Однако Всеволод этого даже не заметил, кинувшись к оседающей, обессиленной колдунье. Он подхватил Врасопряху на руки за мгновение до того, как волшебница упала. Узкое лицо женщины покрывала восковая бледность, делавшая ее похожей на утопленницу. Из носа на подбородок ведьмы, чертя карминовую дорожку на померкшей коже, стекала капля крови.

Чародейство Врасопряхи ни для кого не прошло даром.

Голова у воеводы болела и кружилась, а слюна во рту устойчиво отдавала привкусом металлической крошки. Впрочем, последствия, оставленные в «подарок» колдовством Врасопряхи, сейчас заботили воеводу гораздо меньше, чем сама колдунья. Бережно уложенная Всеволодом на обомшелую землю, Врасопряха покоилась там же, где упала, в центре стогны. Уносить потерявшую сознание колдунью из-под загубленной чарами глушины воевода побоялся. Лишенное жизни дерево, развесившее над ними сеть голых веток, выглядело не просто мертвым. Оно словно окаменело, превратившись в изваяние из черного стекла. Неровные грани на поверхности коры тускло поблескивали, отражая зарево пожара.

– Вот, Всеволод Никитич, подсуньте ей под голову. – Пантелей попытался всучить воеводе какой-то сверток.

– Что это?

– Плащ мой, другое что искать времени нет. Вы не думайте, я его изнанкой кверху вывернул, так что он не шибко грязный.

Отвернувшись, десятник шумно сплюнул. Наверняка он, как и Всеволод, ощущал во рту вкус порченного ржавчиной железа.

– Спасибо. Найди мне еще какую-нибудь тряпицу и воды. Поторопись.

– Да я мигом обернусь. Ради нашей-то ворожеи уж расстараюсь, не сумлевайтися!

В голосе десятника воевода уловил искреннее уважение по отношению к колдунье. Похоже, после того, что сегодня сотворила кудесница, многие из дружины проникнутся к Врасопряхе подобными чувствами. «Если она, конечно же, очнется», – со страхом закончил свою мысль окольничий. Аккуратно приподняв голову женщины, Всеволод подложил под нее неряшливо свернутый плащ десятника.

Выглядела волшебница скверно. Под глубоко запавшими глазами залегли густые тени. Кожа обтянула скулы. Губы обметал сухой налет. Пожалуй, лишь слабое дыхание ворожеи выдавало, что она еще жива.

Пантелей сдержал слово. Явился с ворохом тряпок и ведром, наполненным студеной колодезной водой. Выбрав тряпицу почище, воевода смочил ее и осторожно коснулся лица Врасопряхи, вытирая с него уже успевший подсохнуть потек крови. Как только ткань коснулась кожи морокуньи, она вздрогнула и открыла глаза. Очи ее снова переливались разными цветами и на сей раз выглядели обычно в своей необычности. Сила, наполнявшая их, исчезла, оставив после себя лишь тени утомления под бахромой ресниц.

– Лежи. Тебе не стоит сейчас двигаться. – Всеволод, положив ладонь на грудь Врасопряхи, остановил ее порыв подняться.

– Пить, – попросила морокунья, и окольничий, зачерпнув руками горсть воды, поднес их к губам кудесницы. Колдунья, жадно приникнув к лодочке из сложенных ладоней, быстрыми глотками всосала воду и вновь уронила голову на плащ. Горько усмехнулась.

– Ну что, марьгородский воевода, рад теперь, что взял меня с собой в поход? Пригодилась ли вам в бою ведьма с Лысого холма? Худо-бедно, но справилась?

– Сегодня ты спасла нас всех, – серьезно ответил на вопрос колдуньи окольничий, – и ни я, ни кто другой из дружины этого не забудут.

– Вот только не нужно громких слов, Всеволод, я вовсе не отважная добродейка, – поморщилась кудесница. Закусив губу, волшебница тихо, подавленно продолжила: – Решись я на черное заклятье раньше, возможно, и людей уцелело бы гораздо больше. Но, видишь ли, я посчитала, что мне недостанет силы на подобный аводь. Глупо понадеялась, что удастся справиться со Скверной без него. На самом деле я просто трусила, и за мою нерешительность пришлось расплачиваться другим…

– Не кори себя. Чары тебя чуть не погубили, так что осторожность объяснима. Никто из нас ее в вину тебе не ставит. Все, кто уцелел этой ночью, живы лишь благодаря твоим уменьям. И ничто другое не имеет значения.

Найдя мозолистую ладонь Всеволода своей узенькой рукой, Врасопряха благодарно сжала ее.

– Спасибо, – проникновенно сказала волховуша, – мне нужно было это услышать. Особенно от тебя. – Сказав это, волшебница устало прикрыла глаза, явно измотанная долгим разговором с воеводой.

Всеволод нежно ответил на хрупкое пожатие кудесницы. Задержав ее руку в своей, почувствовал прохладу пальцев ворожеи, ее гладкую кожу, прикосновение к которой вызвало волну мурашек, бегущую вверх по предплечью. Воевода не знал, было ли это вызвано тем, что ее обладательница больше не принадлежала к роду простых смертных, или тем, что она нравилась ему. Чертовски нравилась.

Но имело ли это значение сейчас, после того, что случилось в затерянной среди болот деревне под названием Барсучий Лог? Ужасы, свидетелями которых они стали в последние несколько часов, задвинули на задний план взаимные чувства, способные перерасти во что-то большее. Беда, постигшая болотников, сделала приязнь, возникшую меж ними, чем-то менее значительным. Она словно обокрала их обоих, умыкнув выпавшие на долю Всеволода и Врасопряхи крохи счастья.

– Выходит, мы победили, – сонным голосом нарушила молчание волховуша. Цвета медленно возвращались на ее лицо, и выглядела она уже намного лучше.

– В этом бою – да, – подтвердил Всеволод, не став уточнять, какой ценой досталась победа. Вокруг отовсюду раздавались стоны, валялись трупы животных, тварей и людей, слышался треск огня и шипение воды. Две противоборствующие стихии сейчас сражались за остатки села, которые пытались спасти зареченцы. Выстроившись цепью, смерды передавали от колодца ведра, выплескивая из них воду в ненасытный зев бушующего пламени. Несколько мужиков, завернувшись в мокрое тряпье и похватав багры, растаскивали горящие, стреляющие искрами доски.

Гриди не помогали им. Обессиленные и опустошенные воины просто сидели на земле, понуро опустив головы, явно не веря, что им удалось выжить. Воевода и сам не верил. Не иначе как Перун сегодня благоволил дружине. Всеволод, возможно, вознес бы ему хвалу, считай он, что богам есть хоть какое-то дело до простых смертных. От кручины окольничего оторвал Пантелей, притащивший найденное невесть где выцветшее лоскутное одеяло. Молча приняв стеганку, Всеволод осторожно накрыл им Врасопряху.