Былины Окоротья - Егор Андреев

В избе, крыша которой поглотила Ксыра, внезапно раздался шум. Через секунду ее входная дверь слетела с петель, чтобы рухнуть у порога в кучерявом облаке пыли. Из хаты, грязный, окровавленный и страшный, словно черт, вышел подручный ведьмы собственной персоной. Прихрамывая, он проковылял по площади под изумленными взглядами кметов. Опустившись на колени, Ксыр присел в ногах колдуньи. Убедившись, что с хозяйкой все в порядке, парень принялся языком вылизывать глубокие царапины и раны, покрывавшие его тело, став при этом похожим на какое-то животное. Окольничий с отвращением поморщился. Подручный ведьмы, конечно же, спас их, но он просто не мог заставить себя чувствовать к этому существу ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее благодарность.

Со стороны шипящей на бревнах воды и орудующих ведрами деревенских показался Алеко. Прижимая к окровавленному чубу комок лыковой дратвы, гридь подошел к воеводе.

– Жива волшебница? – первым делом поинтересовался подручный Видогоста.

– Жива.

– Это хорошо. Негоже, ежели б она померла после того, как нас, почитай, с того свету вытащила, – сказал кмет, с беспокойством косясь на Ксыра.

– С ней все будет в порядке, – заверил воевода, теперь уже и сам убежденный, что угроза жизни Врасопряхи миновала. – Говори, зачем пришел?

– Всеволод Никитич, отбили мы, похоже, деревню у Скверны. Но надо бы обойти округ села, проверить. Думается мне, некоторые из недобитых чуд могли попрятаться по пустым домам, клеухам и сараюшкам. К тому ж раненые могут где-нить оставаться, подмоги ждать, не в силах сами ее кликнуть.

Всеволод кивком признал правоту кмета. Вырвав из земли клинок, доставшийся ему в наследство от почившего Макара, окольничий тяжело поднялся.

– Собери всех, кто может на ногах стоять. Обыщем темные углы в Барсучьем Логе.

Через несколько минут уцелевшие гриди во главе с воеводой встали посередь площади, готовые отправиться в карательный дозор. Поверженный стараниями болотников пожар уже утих, напоминая о себе парящими остовами изб и лужами под ногами. Из хат, подклетей и укромных мест появлялось все больше выживших людей. Как следствие, хор причитаний и плача становился громче и многоголосней с каждою минутой.

Обожженный, окровавленный и разоренный Барсучий Лог накатывающей волной медленно затопляло горе.

Глава 6

От корысти до славы

Тайны у каждого свои

– Нашли?

– Нашли. В евойной хате. В подполье хитрая така стена была, съемна, а за нею комнатушка потайная. Тама он и схоронился с бабою, сыном и добром. Ох и разностей разных у него в том закуту сокрыто, прям множество несметное. Парчу, серебряным шитьем cкрашенную, не локтями – поставами [82] мерить можно. Сундуки разные, до верхов диковинками сполненные, стоят: поделками из рыбьего зуба, фигурками резными с каменьев, ожерельями из ясписа и лазури. Тама же, в одном из ларцов, мы наткнулись и на это. – Нимир подал Всеволоду плотный узнаваемо позвякивающий кошель.

Окольничий, ослабив горловину, стянутую витым шнурком, заглянул внутрь. Удивленно присвистнул.

– Во-во. Для земского босяка чегой-то многовато, – криво осклабился кмет.

– Да тут даже для столичного купца явный перебор. – Всеволод взвесил на ладони кошель. – С десятую часть пуда будет. То есть почти что треть батмана [83].

Выудив из кошеля монету, окольничий повертел ее в руках, позволяя блику света стечь с серебряного алериона, заключенного в кольцо из кривеньких символов глаголицы. Размытые вследствие плохой продавки прижимным прессом, пляшущие на металле литеры складывались в совершенно нечитаемый девиз. Развернув монету, воевода смог полюбоваться профилем владыки, в княжестве которого отчеканили деньгу. Хмурый бородатый тип с внешностью разбойника, взиравший с поверхности серебряного диска, свидетельствовал о том, что Всеволод держит в пальцах гривну Калиграда. Однако это ровным счетом ничего не значило. Валюта Ксарсагора – калиградского князя – ценилась высоко и держалась твердо. Подчас многие купцы из других княжеств предпочитали использовать ее вместо ненадежных денег собственной отчизны.

Почесав переносицу, окольничий недолго подумал и решил:

– Вот что, приведите-ка Харитона на стогну, хочу, чтоб наш с ним перемолв все слышали. Пора кончать с загадками этой деревеньки. Пришло время разобраться, во имя чего полегло столько народа. И еще позовите княжича Петра, Тютюрю и государыню веду. Устроим судилище наглядно, по всем правилам.

Гридь коротко кивнул и ушел выполнять приказы воеводы, в то время как сам Всеволод направился на площадь, в самое сердце деревни. Идти пришлось осторожно, поскольку жирная, пропитанная кровью грязь плыла под ногами словно живая и все порывалась выскользнуть из-под подошвы сапога. Чтобы не растянуться посередь улицы, приходилось смотреть, куда ступаешь.

Под раскидистыми ветвями глушины теперь нашли свое последнее пристанище растерзанные нечистью зареченцы, когда-то почитавшие ее как бога. Дерево, обращенное Врасопряхой в высохший скелет из дымчатого хрусталя, немым саркофагом нависло над телами своей паствы. Встав к нему спиной, Всеволод скрестил руки на ноющей груди.

Ждать окольничему долго не пришлось. Нимир и Миролюб, не особо церемонясь, вытащили в центр стогны помятого, побитого старосту деревни. Бросив земского в грязь перед Всеволодом, гриди отступили на два шага.

Тяжело кряхтя, войт встал на колени.

– Здравствуй, Харитон. А я уж было начал опасаться, что не свидимся мы боле. Что не представится мне шанса отблагодарить тебя за проявленное… гостеприимство.

Войт с ненавистью зыркнул на воеводу. Отвернувшись, сплюнул кровь из разбитого рта и вытер опухшие губы рукавом рубахи. Второй рукав, оторванный, висел, обнажая заросшее седыми курчавыми волосами предплечье старика.

– Радоваишься, боярин? Ну, давай-давай, веселися, выделывай коленца, пока можешь. Недолго уж тебе с пособниками вековать на белом свете осталося. Рано или поздно, но Скверна и до вас доберется, и вот тогда она уж спляшет! На костях ваших, – процедил сквозь зубы сильно изменившийся Харитон. И куда только подевался заискивающий, раболепный взгляд, которым он смотрел на марьгородцев раньше. Бесследно исчезли сутулость, вечно склоненная в поклоне голова, лебезящий тон и глуповатая улыбка. Теперь войт держался прямо, с достоинством. Скинув лживую личину, он показал, кем является на самом деле.

Окольничий, возможно, зауважал бы его за стойкость духа, если б смог забыть о двух дюжинах мертвецов, стройными рядами уложенных на стогне. Оставалось выяснить, насколько староста деревни был повинен в их смертях.

Меж тем вокруг медленно собирались люди. Зареченцы, гриди, даже опричники подходили поближе, привлеченные громким, исполненным злобы голосом старика. Среди толпы, сверкнув начищенными зерцалами, показались княжич Петр и Митрий Калыга, мелькнули черные одежды Врасопряхи. Колдунья, по своему обычаю сторонясь скопления людей, отошла подальше. В отличие от нее сын Ярополка и глава опричников встали в первом ряду зрителей, но в допрос,