Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

— Пора заканчивать этот балаган с невестами, — сказал я. — Раз и навсегда.

Она подняла на меня взгляд, в котором плясали искорки веселья.

— И как ты собираешься это сделать?

— В своём стиле.

Мы вернулись в зал. Я подал знак оркестру, и музыка стихла. Сотни глаз обратились к нам — любопытных, настороженных, расчётливых.

— Дамы и господа! — мой голос разнёсся по залу, усиленный лёгким магическим импульсом. — Прошу внимания.

Шёпот утих. Даже слуги замерли с подносами в руках.

— Я благодарю всех, кто сегодня предлагал мне руку своих дочерей и родственниц. Ваше доверие — честь для меня, но я должен положить конец этим предложениям, потому что моё сердце уже отдано.

Я взял Ярославу за руку и поднял её ладонь так, чтобы все увидели кольцо на её пальце.

— Княжна Ярослава Фёдоровна Засекина согласилась стать моей женой. Мы помолвлены.

Мгновение тишины — а потом зал взорвался.

Князь Оболенский первым захлопал в ладоши, и его примеру последовали другие союзники. Голицын кивнул с одобрительной улыбкой. Варвара Разумовская подняла бокал в молчаливом тосте. Полина Белозёрова, стоявшая рядом с Тимуром, улыбалась — искренне, от всего сердца, и я был благодарен ей за эту искренность.

Другие молчали. Я видел, как побледнел Шереметьев, стоявший у дальней стены, — он всё-таки не уехал из Москвы. Его лицо окаменело, а в глазах полыхнула ненависть. Для него эта помолвка была не просто личным оскорблением — это было политическое заявление. Теперь Ярослава официально числилась моей невестой, а значит, имела доступ к ресурсам Владимирского княжества. У неё появились реальные возможности бороться за престол своих предков.

Щербатов рядом с ним криво усмехнулся и что-то прошептал узурпатору на ухо.

Пусть шепчутся. Пусть строят планы. Я слишком хорошо знал, что впереди нас ждёт война — не одна, а много. Но сегодня, в этот момент, глядя на Ярославу, которая стояла рядом со мной с высоко поднятой головой, я чувствовал то, что редко позволял себе чувствовать.

Счастье.

* * *

Василиса стояла у колонны, наблюдая за разворачивающейся сценой в центре зала. Прохор держал руку Ярославы, поднятую так, чтобы все видели кольцо на её пальце, и что-то говорил — слова тонули в гуле реакций, но смысл был ясен без слов.

Помолвка.

Княжна смотрела на них — на то, как владимирский князь склонился к рыжеволосой воительнице, на то, как та улыбалась ему в ответ, на их переплетённые пальцы — и ждала боли. Ждала знакомого укола ревности, который преследовал её месяцами, с того самого момента, когда она впервые увидела, как Прохор смотрит на Засекину.

Боль не пришла.

Вместо неё пришло что-то неожиданное — лёгкость. Словно невидимые цепи, которые она сама на себя надела, вдруг рассыпались в прах. Василиса глубоко вздохнула и поняла, что улыбается.

Они были правильной парой. Два воина, два упрямца, два человека, закалённых потерями и не сломленных ими. Прохор смотрел на Ярославу так, как никогда не смотрел на Василису — не с нежной снисходительностью старшего брата, а с восхищением равного. И Засекина отвечала ему тем же — не благодарностью спасённой, а любовью женщины, нашедшей свою половину.

А она, Василиса Голицына, была наконец свободна. Свободна от безнадёжной влюблённости, от бесконечного сравнения себя с другими женщинами в его окружении, от ощущения, что она всегда будет лишь глупышкой, которую нужно защищать. Теперь она могла искать своё счастье, не оглядываясь на человека, который никогда не смог бы дать ей то, чего она хотела.

— Княжна, — раздался голос за её плечом, с характерным северным акцентом.

Василиса обернулась и встретила светло-серые глаза Сигурда Эрикссона. Шведский кронпринц выглядел румянее обычного — лишь рука на перевязи напоминала о ране, полученной несколько дней назад. На скуластом лице с побелевшим шрамом играла лёгкая улыбка.

— Теперь, когда все недоразумения разрешены, — произнёс он, — могу я просить вас на танец?

Василиса приподняла бровь, бросив выразительный взгляд на его перевязанное плечо.

— Вы ещё ранены.

— Танец не требует такой же активности, как драка, — Сигурд чуть склонил голову набок. — Надеюсь.

Несмотря на себя, княжна почувствовала, как губы дрогнули в улыбке. Что-то в этом высоком блондине с мозолистыми ладонями воина и простой манерой держаться неизменно вызывало у неё отклик — тот же самый, что она когда-то испытывала к Прохору, но другой, более мягкий и спокойный.

— Давайте перейдём на «ты», — сказала она.

Лицо Сигурда озарилось искренней радостью.

— С удовольствием.

Василиса взяла его здоровую руку, и они двинулись к танцевальной площадке. Оркестр как раз заиграл что-то медленное, мелодичное — словно нарочно для раненого кавалера.

Танцевать с Сигурдом оказалось удивительно легко. Он вёл уверенно, несмотря на травму, и двигался с той природной грацией, которая отличает воинов, привыкших владеть своим телом. Его здоровая рука лежала на её талии бережно, но твёрдо, а светло-серые глаза не отрывались от её лица.

— Ты хорошо танцуешь, — заметила Василиса. — Для человека с одной рукой.

— В детстве меня заставляли часами разучивать придворные танцы, чтоб в будущем я не ударил в грязь лицом — Сигурд усмехнулся. — Я ненавидел это. Предпочитал тренироваться с секирой. Но сейчас благодарен учителям.

Когда музыка стихла, он не отпустил её руку, а мягко повёл в сторону стеклянных дверей, ведущих в сад.

— Можно? — спросил он, и в его голосе прозвучала непривычная неуверенность.

Василиса кивнула, и они вышли в прохладу майского вечера. Сад утопал в ароматах цветущей сирени и жасмина, посыпанные гравием дорожки серебрились в лунном свете. Вдалеке слышались приглушённые звуки бала — смех, музыка, звон бокалов — но здесь, среди старых лип и аккуратно подстриженных кустов, царила тишина.

Сигурд остановился у каменной балюстрады, глядя на тёмные силуэты московских башен Кремля вдалеке. Несколько мгновений он молчал, словно собираясь с мыслями, а потом повернулся к ней.

— Василиса, — его голос чуть дрогнул, — я знаю, мы знакомы всего несколько дней. Но…

Он замолчал, и княжна видела, как он борется с собой — этот воин, не боящийся выходить против врагов втрое сильнее, сейчас нервничал, словно мальчишка.

— Я хочу узнать тебя по-настоящему, — наконец произнёс он. — Не на балах, где всё — маски и расчёт. А там, где жизнь настоящая, как ты и говорила. Твой друг, князь Платонов, правит Пограничьем. Там война. Там честь. Там жизнь, как в древности, когда наши предки жили по заветам силы.

Сигурд сделал шаг к ней, и его глаза, отражавшие лунный свет, были абсолютно серьёзны.

— Позволь мне поехать туда. Сражаться рядом с ним. Доказать, что я достоин. А потом… — он сглотнул, — если