Песнь Итаки - Клэр Норт

Некоторое время эти двое, царь и служанка, смотрят друг на друга в полной теней темноте.

Они не разговаривают.

Автоное не кажется, что в этот момент нужны какие-то слова.

А Одиссей – наверное, в первый раз за всю жизнь – не может придумать, что тут сказать. И, ощутив нечто похожее на облегчение, удивленно втягивает воздух. Так вот каково это: вот как себя чувствуешь, когда борьба окончена? Действительно ли смерти он боялся все это время?

И все же Автоноя, держа нож у горла царя, не спешит наносить удар.

Просто смотрит на Одиссея.

Затем медленно – невероятно – прячет нож в ножны.

Смотрит еще какое-то время, чтобы убедиться, что они поняли друг друга.

Похоже, что поняли.

Она поднимается.

Отворачивается.

И отступает в темноту.

На следующее утро к Полибию и Эвпейту прибывает подкрепление.

Всего около восьмидесяти человек, включая солдат Ниса, отца Амфинома, в шлемах с гребнями, а с ними рабы и женщины, ведущие мулов, на чьи спины навьючены тюки с оружием и припасами. Едва добравшись до лагеря мятежников, они начинают расширять его, роя новые рвы и устанавливая дополнительные шатры, которые быстро окружают всю ферму тонким, рваным кольцом из копий и ткани.

Одиссей стоит на стене фермы в компании Пенелопы и наблюдает, как женщины мятежников разводят костры для готовки и носят воду из ручья.

– Полагаю, – бормочет он, – среди этих женщин нет ваших союзников?

– Может быть, – отвечает Пенелопа. – Но вряд ли я могу отправить на разведку своих служанок, правда?

Женщины на ферме уже не стараются ничего изображать. Они устанавливают регулярную смену караула на стенах, не стараясь скрыть свою численность, а с наступлением ночи одна из самых храбрых спускается со стены по веревке и под прикрытием темноты ползет к лесу, чтобы доставить сообщение, позвать на помощь. Она самая мелкая и быстрая среди женщин – Приена сильно сомневается, что любая группа, даже из двух человек, сможет проскочить незамеченной, пусть и под покровом темноты.

– Отправляйся к Урании, – велит девчонке Пенелопа перед уходом. – Найди Уранию и спроси, добрался ли ее родич до Микен и ответит ли Пилос на наш призыв. Расскажи ей все о нашем положении. Скажи ей… Скажи ей – во имя Одиссея.

Посыльная кивает, размазывая грязь по лицу, рукам, волосам. Сейчас это дикое создание словно сотворено из веток и земли, и, когда Анаит благословляет ее именем своей богини, она в этом вряд ли нуждается, ведь Артемида уже рядом, бок о бок с ней бежит по лесам.

Целый день до осажденных доносится стук топоров и визжание пил. В лесу падают деревья, вздымая тучи листьев, сучья и щепки летят во все стороны. Телемах спрашивает, что это значит. Ему отвечает Приена, и он коротко удивляется тому, что рядом с ним стоит она, а не его отец.

– Они строят еще один таран. И лестницы. А затем атакуют со всех сторон.

Телемах снова оглядывается в поисках отца, но Одиссея здесь нет – он, скорее всего, в доме; спит, наверное, в ожидании нападения. Так что, за неимением лучшего собеседника, он спрашивает воительницу:

– Мы сможем отбить их атаку?

Приена не отвечает.

К ночи осадный таран уже виден со стен фермы. На этот раз они решили сделать для него крышу, защитный козырек, чтобы спрятаться от стрел и камней осажденных. Это требует времени; Одиссей считает, что раньше утра они не начнут. Приена соглашается.

– У вас, греков, есть привычка строить большие сооружения не торопясь.

Исключение из этого правила она припоминает лишь одно – конь, собранный из останков греческого флота. Топорность исполнения придавала ему своеобразную красоту. Может быть, именно поэтому троянцы решили, что это подарок.

– Ты была моим врагом под Троей, – задумчиво произносит Одиссей, и в голосе его слышится намек на сожаление. – Если мы выживем здесь, может это измениться?

– Нет, – отвечает Приена, прямая как стрела. – Даже не будь ты греком, я бы убила тебя за то, что ты сотворил со служанками. Но Пенелопа права – островам нужен царь. И ты – наименее ужасный вариант. С собственной славной историей. Если ты умрешь сейчас, защитить их будет сложнее. – Кивок подбородком в сторону женщин, снующих по двору. – Они – мои солдаты. Я – их командир. Забота – мой долг.

Автоноя наблюдает за этими двумя из угла, в котором складывает камни; Одиссей старательно не смотрит в ее сторону.

В эту ночь женщины не поют.

Лаэрт интересуется у Анаит, не собирается ли та вознести молитвы, погадать на внутренностях или сделать еще что-нибудь подобное. Анаит в ответ сообщает о своей уверенности в том, что гадание в данный момент сообщит им уже известное. Будет битва. Тяжелая. Все они могут погибнуть утром.

– Зачем нужны жрецы, – возмущается старый царь, – если они даже не могут сказать тебе то, что ты хочешь услышать?

Пенелопа сидит рядом с Одиссеем, в тени, подальше от костра, который медленно прогорает, провожая ночь. Их сын спит, свернувшись клубочком, хотя стоит его разбудить, и он будет отрицать, что вообще закрывал глаза. Лаэрт укрыл его плащом, пока никто не видел. Приена дремлет, пристроив голову на колени Теодоре. Теодора сидит, опираясь на стену и полуприкрыв глаза, иногда пробегая пальцами по коротким встрепанным волосам Приены.

Одиссей рассказывает:

– Мы вообще не должны были там останавливаться, но мои люди злились, что им не досталась их доля сокровищ Трои. Я спросил, каких сокровищ: город был в осаде десять лет, его правители давно обменяли все ценное на оружие и зерно – там и брать было нечего, а то, что осталось, присвоили Агамемнон с братом. Итака не настолько сильна, чтобы я мог заставить микенцев выделить нам долю в добыче, чего требовать от меня? Но они навоображали себе различных чудес, прячущихся за теми стенами, а мы их не разубеждали. Десять лет… Нужно дать людям какую-то надежду, цель, которая это все окупит. Не получив желаемого, они, казалось, готовы были взбунтоваться; никто не хотел возвращаться домой с пустыми руками… и поэтому мы напали на киконов на обратном пути. Они были союзниками Приама, и я решил… Слабозащищенные, большая часть их мужчин погибла под Троей, это будет… Мы ошиблись. Я ошибся. Мои люди творили всякое, а я… Они решили, если нет золота, взять женщин… Ты бы хотела услышать, что я остановил их? И поверила бы мне?

Пенелопа качает головой.

Одиссей говорит, глядя на свои руки, на запыленные ноги, на взрытую землю.

– Нет. Если им не досталось золото, пусть получат хотя бы плоть. Так я решил. Так должен поступать командир. Но войска киконов ушли до того, как Троя пала, до празднования, до коня. И появились, как раз когда мои люди… Нам еще повезло, что стольким удалось спастись. Тогда Посейдон еще не питал к нам ненависти.

– Ты тоже… творил всякое? – спрашивает Пенелопа.

Одиссей пытается услышать в ее голосе осуждение, гнев. Но если они и присутствуют, ему не по силам их различить.

– Я… Был остров, которым правила женщина – волшебница, можно сказать – и еще один, с нимфой, которая была… Понимаешь, они обладали властью. Это было так странно. Им принадлежала земля. Небеса и все, что под ними. Конечно, и у Медеи была власть, но она всю ее отдала Ясону, творила ужасные вещи ради него, а в итоге он ее предал – отец всегда говорил, что на «Арго» ее считали проклятием, что ее все недолюбливали, но отец никогда особо не любил… великое множество вещей. Однако эти женщины… Лишь взглянув на них, ты понимал, все твои привычные действия, все попытки… продемонстрировать свою силу… они бессмысленны. Все.

Цирцея: «Возляжем вместе, чтобы скрепить наш договор».

Калипсо: «Дорогой, ты не смог бы причинить мне боли, даже если бы попытался. Но попробуй, если уж хочется. Давай, пробуй».

Одиссей творил ужасные вещи.

В то время он не считал их ужасными.

Он считал, что так и должны поступать мужчины.