Старая школа рулит - Дмитрий Ромов

— Подъём! — прозвучало от ворот, и человек начал медленно пробираться вдоль борта машины. — Вставайте, поцы.

Кукуша был живым. Он шевельнулся, повернул голову и посмотрел на меня. Я лежал рядом. Но теперь, когда услышал шаги, чуть прополз вдоль борта и попытался рассмотреть, кто там и сколько их.

Посветил телефоном. Кажется, киллер был один. В темноте гаража я смог распознать кроссовки и джинсы. Ноги медленно перемещались в сторону стеллажа.

— Так! — продолжил ассасин странным дрожащим голосом. — Поднимаемся. Медленно и аккуратно. Одно неверное движение и вам конец. Мозги пойдут навылет! Крупный и старый, не умирай, я тебя едва задела! Давайте, оба! Подъём, нахрен!

Ну, конечно! Голос был женским! И не просто женским, а… блин… немолодым, мягко говоря. Дребезжащим, но низким, басовитым.

— Да ну тя нахер! — с чувством воскликнул Кукуша и пополз ко мне.

— Я не советую! — усмехнулась тётка и шарахнула в потолок так, что отвалившийся кусок штукатурки рухнул прямо ему на голову и заставил крякнуть.

— Ты кто такая? — спросил я.

— Вопросы здесь я задаю, — сердито ответила она и послала на меня бетонные брызги из стены. — И шутить я вам совсем не советую. Стреляю я так, что в полной темноте воробью в жопу через глаз попадаю, ясно?

— Чего-чего⁈ — обалдел я. — Воробью в жопу через глаз? А не на лету, случайно?

Она замолчала и остановилась. Замерла, как вкопанная. Повисла пауза.

— Роза, только не говори, что это ты! — крикнул я.

— И что мне тогда сказать, малолетний тупица? — подозрительно спросила бабушка-киллер. — И кто ты такой, мелкий засранец?

— Я встаю! — ответил я. — Я чистый. Ствола нет. У товарища тоже! И не вздумай шмальнуть, Роза! Я тебе не летящий в чёрной ночи воробей. Зачем ты подстрелила человека? Это же жесть!

— Сначала ответь, кто ты? Ты слишком желторот, чтобы быть со мной знакомым в прошлой жизни.

— Это племяш Бешеного! — воскликнул Кукуша.

— Дерьмо! — тут же обрубила Роза и обрушила на него ещё немного потолка. — Не было у него никаких племяшей. Он детдомовский.

— С хера ли это? — удивился я. — Какой ещё детдомовский?

— Даже, если не так, какая разница? Всё равно!

— Ты можешь включить свет? — спросил я.

— Нет света, — отрезала она.

— А как же ты здесь живёшь без света? — спросил я и медленно поднял руки, пытаясь разглядеть Розу. — Это сколько тебе? Семьдесят или шестьдесят пять?

— Понятно, почему она в меня попала, — бросил Кукуша. — В таком-то возрасте уже ничего не видит.

— Я тебе сейчас рикошетом зуб выбью! — аргументировала Роза.

— Дядя Слава, куда она попала?

— В руку, племянник, — ответила Роза. — Чуть царапнула. Ты лучше скажи, не дохера ли у тебя дядек?

— Двое пока.

— Ладно, чего припёрлись, говорите!

— Посмотреть, чего Эдик после себя оставил, — ответил я.

— Э! Ты поаккуратней. Для тебя Эдуард Степанович, ясно?

Роза была своенравной и неприступной возлюбленной Эдуарда Калякина. Спортсменка, многократная чемпионка по стрельбе, обладатель всех возможных титулов и званий. Работала тренером в ЦСКА и парней так дрючила, что они все мечтали, чтоб она под танк попала.

Грубая и резкая мужичка, как её называли многие товарищи Эдика, похитила его сердце и сделала рабом лампы, похлеще Хоттабыча. За Калякиным бегали такие красотки, такие зайки и ляльки, что все парни исходили слюной.

А он, как полный дурак, врюхался в свою Розу-занозу и позволял себе поглядывать на другие сексуальные раздражители лишь в периоды жутких скандалов либо в попытках вырваться из этого чудовищного плена. А ругачек, расставаний и бурных примирений у них с Розой было дохрена и больше.

— А помнишь, как ты отходила по мордам блядовитую Ирку, второго секретаря райкома? — спросил я. — Ты думала, что Эдик… что Эдуард Степанович с ней имел интим, а она приехала на собрание. Должна была коллектив награждать, но уехала на скорой.

— И что? — чуть помолчав, бросила Роза. — Этот случай в анналы вошёл. Хрестоматийный. Нашёл, чем удивить. О нём все знают.

— А о том, как в девяносто третьем к тебе Колчан из Ленинских клинья бил тоже в хрестоматии написано? И о том, как он девчонок из общаги порезал? Ну, и всё такое.

— И чё?

— Его же так и не нашли, да?

— И?

— А хочешь, я найду?

— Чё ты несёшь, молокосос?

— Ничё. Только то, что дядька мой с Эдиком твоим…

— Про Колчана ещё и Никитос в курсе был. А значит, вообще кто угодно знать может. Говорю же, нашёл, чем удивить.

— Не любишь Никитоса?

— Люблю. До усрачки, понял? Не в своё дело хер не суй, ясно? Смотрю, ты, сука, на сто процентов, засланный казачок. Кто? Никитос никак успокоиться не может? Кто послал? Чё ему надо, кровопийце этому? Всё мало? Весь мир сожрёт и, всё равно мало будет?!!

Она резко вздёрнула руку и, не целясь, шмальнула. Пуля прошла так близко к уху, что задела нежные и невидимые невооружённым глазом волоски. А потом влипла в стену, выдав хороший такой фонтан кирпичных брызг. Воздух, разрезанный пулей, задрожал и завибрировал, как камертон…

— Кто, спрашиваю, послал⁈

— Кто послал? — повторил я. — Попробуй догадаться вот по этому кусочку из хрестоматии… Бешеный, если ты Эдьке скажешь, я лично тебе кругляшки отстрелю, одним выстрелом, через глаз. Ты меня понял? Так вот, слушай сюда, я Эдьку моего так люблю, что сдохнуть могу от одного этого. Сдохнуть, Бешеный! Он у меня вот где, ты понял? Он в сердце у меня. Он и есть моё, сука, сердце. Так что ты иди и не п**ди. И запомни! Что я сейчас сказала — только между нами! Между тобой, Бешеный, и мной. Держи рот на замке!

Я замолчал, повисла пауза. Долгая, очень долгая. И вдруг… Роза завыла. Тихо, но страшно. И дико. Как волчица, как оборотень. С хрипом! С рычанием! И с отчаянием…

Дурак! Ну нахера⁈ Не надо было так-то! Олень, блин!

— Роза…

— Заткнись! Заткнись, сука! Заткнись!

Она развернулась и начала продираться к выходу. Срывая чехол с машины,