Старая школа рулит - Дмитрий Ромов

— Чё те надо?

— Ты барыгам малолетним слил, где я живу?

— Ничё я не сливал.

— Слил, сука. Рожа паскудная. Крысёныш. Стучал на зоне? Или в прессухе воров ломал? Я ж узнаю, чё ты жопой-то крутишь? Давай, сучка, рассказывай, или поедешь Беломор углублять. Я щас пойду ещё к тебе в нору залезу. Любопытно даже, что я там найду, а?

— Чё ты хочешь от меня? — тихо спросил он.

— Чтоб Семёну добро вернул. И прощенье попросил.

— Он заяву накатает.

— Не накатает если компенсируешь.

— Да нет у меня ничё! Я в завязке! Нечистый попутал, сука…

— А по наркоте тоже в завязке? Соломка, в натуре. Не ломает ещё? Давай…

В этот момент выглянула мама, но я предостерегающе выставил руку.

— Излагай, как на духу! Теперь я твой отец родной, ты понял? И сейчас только я решаю жить тебе или сдохнуть. Пенсионер и нарколыга. Как-ты замок-то ломанул? Он же секретный, навороченный.

Я махнул маме, чтобы она шла, не мешала, но она молча помотала головой.

— Да я такие замки щёлкал, что этот раз плюнуть. Шмель да рвачка и удачка, чё. Дело известное.

— Фомка, ломка и Соломка? — усмехнулся я.

— Ладно, школяр. Поймал ты меня, так не куражься, выпусти. Не псы же мы, люди небось. Говорю же нельзя на зону. Вальнут меня там. Я сейчас тихо живу, шкерюсь. Нигде не свечусь. В косяках я и перед братвой и перед мусорами. Если заявишь — вилы мне. Отвечаю.

— Ну так говори, говори. Единственный способ жить спокойно — это всё, как есть, рассказать.

Ну, он и рассказал. Всю жизнь свою многотрудную. От рождения до падения и последующего освобождения, причём, несколько циклов. Рассказы я и почище слышал, такие, что дух захватывало. Тем более, девяносто процентов из всего были сопли и слюни, чтобы выжать слезу и сочувствие.

Но мама тихонько плакала, слушая тоскливую историю честного человека, не выдержавшего ударов судьбы и подавшегося в воры. Погремуху он получил якобы не за пристрастие, а за торговлю и изготовление. В девяностых барыжил. Но я с ним не сталкивался и слыхивать о нём не слыхивал. Хата от деда досталась, а своего у него была только майка-алкоголичка, треники, да нищенская пенсия по инвалидности.

— Ну чё, выпустишь, Серёжа? — тихонько проныл он под конец моноспектакля.

Актёров я в жизни видал разных. И Соломка вполне мог среди них занять достойное место.

— Да, маэстро, выжал слезу, браво. Мама плачет, я и сам всхлипываю.

— Слышь, чё ты…

— Ладно, дядя Лёня, выпускаю. Сказать только хочу. Весь разговор наш я записал. И там тебе и на срок хватит и на перо под ребро, смотря куда улетит твоя песенка. Адресованная другу, ходит песенка по кругу, слыхал? Короче, принесёшь хабар и запрячешь в хате так, чтобы этот гусь Сёма обнаружил, типа отец припрятал перед кончиной. Понял меня?

— Чё ты гонишь? Куда ты записал?

— Уже на облаке признания твои. Хочешь перед братвой бледнеть и объяснять, что за песни ты пел? Или перед добрым опером? Всё, выходи. Оковы рухнут и свобода нас встретит радостно у входа.

Веры ему не было, но я действительно всё записал на блямбу, полученную от Романова. Тип этот Лёня Соломка был скользкий и никакой благодарности за своё великодушие я, естественно, не ожидал. Но подумал, что пусть будет под рукой. Мало ли как оно дальше сложится, а иметь в запасе вот такого фраера можно. Как червячка, привязанного на ниточку.

* * *

Утром за мной зашла Настя.

— Слышал ночью в подъезде шум какой-то? — спросила она, глядя как я доедал яичницу.

— Не смотри с укором. Съешь одно яйцо, белок. Тебе на пользу пойдёт.

— Как ты можешь утром столько жрать?

— Сколько столько? — засмеялся я. — Два яйца? А ты что употребляешь на завтрак?

— Йогурт, — пожала она плечами.

— Йогурт? Так у тебя через полчаса начнётся.

— Что начнётся?

— Кишка кишке бьёт по башке, вот что.

Она засмеялась. А у меня зазвонил телефон. Я Кукуше посылал сообщение, чтобы он позвонил, когда проснётся.

— Привет, дядя Слава, — сказал я, глянув на Настю, всегда болтающуюся рядом, когда не надо.

— Случилось что? — встревоженно спросил он.

— Нет, ничего такого. Хотел поинтересоваться персоной одной. Сможешь выяснить кто и что?

— Ну, интересуйся, а там посмотрим. Что за кент, откуда взялся?

— Соломка. Лёня Соломка. В девяностых вроде торговал тем, что стало его погремушкой.

— Наркотой барыжил? — уточнил Кукуша.

— Вроде как.

— Ладно, племяш, спрошу. Но это чё, срочно? У меня же не ментовская база. Может затянуться. Пока позвоню, встречусь там с кентами…

— Не горит. Но по возможности не затягивай, пожалуйста.

Глотова во все глаза на меня смотрела.

— Это ты с кем говорил? — спросила она, когда я закончил.

— С дядей, — нахмурился я. — Из Новосибирска.

— Да? — хитро прищурилась она. — И о чём?

— Ты же слышала. Переезжаем мы с мамой. Там сестра у неё. А это её муж… Вот, просил узнать информацию про риэлтора. Мама нашла варик нормальный.

Я уже постепенно привыкал к новому языку.

— Какой Новосибирск⁈ Ты чего, Красивый! Нет! Я тебя не отпускаю!!! А я как же? Ты с ума сошёл⁈

— Ну, а что я могу сделать, — усмехнулся я. — Поехали со мной. Только от тебя толку мало.

— Что⁈ — возмутилась она.

— Не готовишь, не стираешь, уборку не делаешь.

— А-ха-ха, как смешно. Вы что, правда переезжаете?

— Окончательно ещё не решено, но мама хочет.

— А ты? — пристально уставилась на меня Глотова.

— А я думаю пока, не решил ещё. Боюсь, зачахнешь ты здесь без меня.

Она поджала губы и ничего не ответив, пошла обуваться. Но долго дуться у неё не получалось.

— А где пистолет? — спросила она когда мы шагали к школе.

— Что за пистолет? — удивился я.

— Ну, тот, из которого ты в преступников стрелял.

— Настя. Этот инцидент уже давно пора было забыть. И пистолет тоже. Это был случай массового гипноза. Я всех загипнотизировал, и тебя тоже.

— Покажешь мне?

Она забежала вперёд и