Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

Волчица огляделась, боясь увидеть среди деревьев тени преследователей.

– Серый здесь?

Мужчина усмехнулся.

– Много чести. Идём со мной. Ты ведь женщина. На вас, бывает, находит. Может, и тут… Я не хочу тебя убивать.

– Ты один… – В голосе девушки послышалась насмешка. – Я ухожу. Ежели двинешься хоть…

Он недвусмысленно покачал головой.

– Мара, они рядом. Ты…

Хват не успел договорить. Только что он стоял, готовый обратиться в волка, и вот уже лежит с ножом в груди, а вокруг раны блёкнет голубое сияние.

Фебр вложил в бросок все имевшиеся силы и начал заваливаться на бок.

– Нет! Нет! Нет!!! Скотина безалаберная!

Его подхватили, не дав опрокинуться, и прислонили обратно к поваленному дереву. Волчица провела мерцающими ладонями по поникшей голове и плечам, рассылая прикосновением стужу и равнодушное оцепенение. А потом метнулась к убитому, упёрлась ногой в грудь, выдернула из тела клинок, вытерла об рубаху и через мгновенье уже привычно забросила руку обережника себе на плечо, обхватила за пояс, поволокла прочь.

По лицу и ногам хлестали ветви. Мара то и дело озиралась, а Фебр шагал рядом с ней деревянной походкой, словно спящий. Волколачка, надрываясь, тянула его за собой. Но всё одно они еле тащились.

– Бежим!!! Какой же ты тяжёлый… А с виду… кожа да кости… образина этакая… – Оборотница задыхалась от натуги.

А серые хищники у них за спиной уже мчались сквозь заросли по свежему следу.

Мара закричала от отчаяния и ярости. Стряхнула с плеча руку Фебра, уронила его на землю и уселась верхом на безвольное тело. Сильные ладони обхватили голову, и Фебра сызнова вышвырнуло в чёрный лес. И сызнова боль. Жажда. Усталость. Цветные пятна перед глазами. А в ладонь сызнова ложится рукоять ножа.

– Ты слышишь меня? Вряд ли отобьёмся. Но хоть попытаемся.

В переливчатом мареве зелёного сияния дрожали чёрные стволы безлистых деревьев и спутанные ветви кустов. Темнела голая земля с клочками похожей на мочало прошлогодней травы. Фебр видел, как из полумрака выныривают текучие тени, стелются по земле, крадутся, окружают беглецов.

Лицо Мары было потное, измождённое, облепленное выбившимися из косы волосами. Глаза и щёки волчицы ввалились. Она сама была едва жива, но её решимости и злости это не убавляло.

Фебр с трудом встал на колени. Чёрный лес, ходящая, озарённая зыбким колдовским светом, волки среди деревьев, мельтешение теней – всё кружилось.

– Руку… дай…

Она поняла. Подхватила его под локоть, рывком поставила себе за спину. Фебр скрипнул зубами и с трудом подавил дурноту. Правая нога отзывалась ослепительной болью, от которой мутился рассудок. Наступить на неё он не мог.

Обережник не видел, что краем глаза волчица обеспокоенно наблюдает за ним. Не видел, как нерешительно замерли среди деревьев серые тени. Он глядел только на нож в своей руке. С изгрызенных пальцев на клинок неохотно перебегали едва мерцающие голубые искры.

– Не швыряйся… даром… зазря… – хрипло сказал ратоборец.

Мара фыркнула и прислонилась спиной к его спине, давая опору.

Откуда-то справа раздался протяжный вой. Волчица подобралась, одновременно с этим перехватывая руку Фебра так, чтоб сцепиться с ним локтями, не дать упасть. На кончиках её пальцев переливалось зелёное сияние.

– Рано… – просипел обережник. – Жди…

Серые тени взвились из зарослей одновременно.

– Бей! – приказал он и тот же миг покатился по земле, сбитый с ног хрипящим от ярости зверем.

Волчицу швырнуло прочь. Дар понёсся от неё волнами. Нападавшие прянули в стороны. Визг, хрип, рычание – всё смешалось. На неё кидались, она отбивалась. Сила хлестала потоком. Мелькали быстрые тени, неслись, стелились, припадали к земле, перетекали с места на место, ускользая.

Их было слишком много! Не то трое, не то четверо были мертвы, а поодаль кружили ещё столько же, ежели не больше… И вдруг серые хищники отступили за деревья. Не захотели гибнуть впусте. Решили изводить ожиданием, длить миг нападения и тянуть, тянуть тем самым из осенённой силы.

Теперь не спастись.

Мара оступилась на скользкой от крови земле и едва не растянулась. Однако он удержал её, подперев плечо.

– Перекидывайся… Ну!

Она открыла было рот, чтобы огрызнуться, но широкая ладонь легла на затылок и впечатала волколачку лицом в разодранное острыми зубами плечо. Пряная кровь хлынула ей в горло, возвращая силы…

Мара вырвалась.

– Перекидывайся… – Голос Фебра звучал слабо и глухо.

– Дурак! – Она вытерла губы. – Не смей подыхать! Не смей, я сказала! Ты…

Закончить девушка не успела. Оборотни рванулись к добыче. И волчица, взрыв землю когтистыми лапами, бросилась наперерез.

Его кровь ей явно помогла. Но силы всё одно были неравны.

Волна чужого дара неожиданно сбила Мару с ног, поволокла по земле, обжигая. А потом её ослепила яркая вспышка. Мир вокруг окрасился чёрно-белым цветом, с резко очерченными тенями. Волчица запрокинула голову и завыла. Она поняла: настала пора петь последнюю песнь.

Яростная схватка металась среди деревьев, озаряя лес ослепительным светом.

– Туда! Туда побежал!

– Стеня, Годай, за ним!

– Эй, ты меня слышишь?

– Слышу…

Он слышал, но будто через толщу воды. С пальцев скатывались бледные, едва мерцающие голубые искры и тут же угасали.

– Руки опусти.

Перед глазами пелена. Не видно, кто говорит. Но голос вроде знакомый.

Сердце едва трепыхалось. Тело стремительно холодело. Впрочем, то был непривычный холод, непохожий на холод дара ходящей. Звуки леса и голоса́ отдалялись.

– Волчицу… не… троньте… – Он расслышал надтреснутый сиплый голос. Наверное, свой.

– Не тронем. Как зовут тебя?

Как его зовут?

Это важно. Она говорила: забудешь – смерть.

– Фебр.

Удивлённые возгласы доносились словно через глухую стену. Что-то ещё говорили, спрашивали. Он уже не понимал.

Потом на лоб легли осторожные мягкие руки, и в тело впервые за много-много дней полилось тепло. Оно дарило покой, уносило боль.

Как хорошо! Люди.

Как хорошо…

* * *

В ночь после нападения ни Лесана, ни Кресень не сомкнули глаз: с двух сторон караулили обоз. Тамир тоже не спал. Ходил повдоль обережной черты, подновлял её то тут, то там, царапая ножом на прихваченной морозцем земле защитные резы.

– Рядом кружат, – тихо сказал Лют, сидящий возле Лесаны. Костёр уже прогорел, а путники разбрелись по своим телегам.

Поэтому оборотень был без повязки, и глаза его слабо мерцали во тьме.

– Откуда ты знаешь? – спросила девушка.

– Чую, – коротко ответил он. Лесана обернулась и прищурилась.

– Ах, чуешь? Почему же днём не почуял? Почему Тамир их первым заметил?

– Так ветер дул в другую сторону. – Волколак развёл руками. – Их и лошади не чуяли. А я ещё и