Журавли летят на запад - Анна Рябинина

дальше идти ты боишься и хочешь дождаться зимы, – откликается Ван Сун. Она не знает, правда ли этого боится У Вэй, но ей нравится ворчать на него, поэтому если для этого нужно заявить, что он боится утонуть в мелкой речке, она заявит.

– И это тоже.

А, ого.

Она пинает его ногой, он пинает ее в ответ, на этом их общение заканчивается, и У Вэй, побежденно выдохнув, заключает:

– Не толкайся, испортишь мне одежду.

От поиска костей У Вэя был один положительный итог – то ли так работала какая-то драконья магия, то ли у У Вэя просто появились силы этим заниматься, но наконец-то он не выглядел как бродяга, которому можно дать пару монеток из жалости: он где-то откопал черное многослойное ханьфу с узорчатой золотой вязью по полам, в волосы вставил заколки, которые звенели, как целая колокольная лавка при ходьбе, а на его коже вились какие-то узоры – можно подумать, это был рисунок, но Ван Сун была уверена, что дело просто в том, что его драконья сущность стала сильнее, поэтому ее стало сложнее прятать, вот она и проявлялась чешуйками по всему телу. Ощущать это было одновременно пугающе и захватывающе дух – раньше она ругалась на простого непутевого мальчишку, а теперь на древнего дракона. Нужно стараться активнее, чтобы его точно проняло.

– И давно ты за нее переживаешь? – склочно отозвалась она в итоге. Тоже ей – недавно перестал быть похожим на драную кошку, а уже возгордился!

– С этого момента. Вставай уже.

– Встану, если скажешь, когда мы поедем домой.

– Можем хоть сегодня.

– Правда? – Ван Сун резко открывает глаза. А вот это уже все меняет. Это не призрачное «ну, скоро», это вполне конкретное время, и в случае чего она может и поругаться активнее, если У Вэй опять накормит ее обещаниями, как жабу кормят монетками, и не сдержит ни одно.

– Если встанешь прямо сейчас, – коварно заканчивает У Вэй, после чего Ван Сун начинает раздумывать, имеет ли право придушить древнего дракона одеялом.

В итоге они правда собираются в тот же день – У Вэй распихивает их вещи по мешкам, даже находит торговца, едущего в их город, переспрашивает раза три, точно ли по дороге не будет рек, чем вызывает целую волну насмешек со стороны Ван Сун, чуть не сваливается с приступочка телеги, пока на нее залезает, но в итоге всю дорогу весьма довольно болтает и согласно кивает на каждое «вот ведь молодое поколение распоясалось» со стороны торговца, нагло игнорируя все тычки в бок от Ван Сун.

И хватает же наглости говорить такое, выглядя при этом едва старше тридцати!

Когда они возвращаются, У Вэй с поистине старческим кряхтением сползает с телеги и начинает снимать мешки, Ван Сун бросает и его, и мешки посреди дороги и почти бегом добирается до дома Хуа Бай, спотыкается о раскуроченную землю, нарочито громко стучит ногами по ступеням, потом замирает, тяжело дышит через рот, дрожащими руками поправляет волосы и влетает в квартиру так, что дверь с грохотом отлетает в стену.

– Я тут! – вдыхает она и обнимает Хуа Бай.

До вечера они лежат на кровати Хуа Бай и разговаривают: та рассказывает, что смогла найти новое просторное место для занятий и новых учениц, Ван Сун пересказывает ей в красках все места, где была, правда, неизбежно спотыкаясь на моментах, где нужно придумать обычное объяснение происходящему. Она не сомневается: Хуа Бай поймет, но почему-то кажется, будто не стоит вмешивать ее в это. Иначе окажется слишком неприятно и плохо, тревожно, а этого в жизни Хуа Бай и так по горло. Не нужно знать о существовании демонов, чтобы видеть, как они живут в мужчинах вокруг.

– А потом мы решили вернуться на время, – заканчивает Ван Сун, гладя Хуа Бай по ладони.

– Вы планируете потом уехать еще раз? – Хуа Бай сжимает ее руку в ответ.

Этот вопрос отдается уколом в сердце Ван Сун. Да, придется, но она надеется, что не сразу. Может быть, У Вэй увидит Ло Хуан, и ему станет легче, спокойнее, может быть, он расхочет носиться по всему миру, охотясь за своими костями. Впрочем, едва ли это возможно, она и сама чувствует, что не только сердце У Вэя, если то вообще есть, но и ее уже не на месте – тянется к новым горам и лесам, где похоронены драконьи кости, требует снова пуститься в дорогу, словно она разучилась жить обычной жизнью, словно перестала быть ее частью.

– Возможно. Я пока не знаю.

Возможно, Хуа Бай чувствует всю ее печаль и всю боль, она всегда умела так легко понимать все, что у Ван Сун на сердце, как если бы они вместе были маленькими демоницами в прошлом, или божествами, что жили в одном дворце, а потом потеряли друг друга среди людей на многие века.

– Хорошо.

– Ты не расстроена? – Ван сун заглядывает в ее глаза и ищет следы печали, но находит лишь спокойствие и уверенность – то ли в самой себе, то ли в том, что Ван Сун никогда не уйдет насовсем, даже отправившись в путешествие на годы.

Хуа Бай улыбается.

– Ты вся сверкаешь, когда рассказываешь об этом, разве я могу запретить тебе уехать?

– Правда? – так искренне удивляется Ван Сун, что Хуа Бай начинает смеяться.

– Да. Я все еще считаю, что этот У Вэй очень сомнительная личность, но это только твой выбор, и если ты хочешь путешествовать с ним – это прекрасно.

Ван Сун пододвигается ближе и кладет голову ей на плечо, чувствуя, будто вековая тяжесть гор, что налипла на ее спине и ключицах, потихоньку рассыпается в пыль, оседает в тихой, спокойной реке.

Интересно, чувствовала ли что-то похожее Су Цзяо, когда умирала? Чувствовала ли, что наконец-то нашла место, способное вместить все ее чувства? А чувствует ли сейчас Ло Хуан, что вообще Ло Хуан чувствует?

– А как дела у Ло Хуан? – это вопрос дается ей с трудом, но она должна знать.

Хуа Бай пожимает плечами.

– У нее все хорошо, но, наверное, У Вэй больше тебе расскажет, когда вы встретитесь – она не очень часто теперь приходит помогать, а у меня все нет времени зайти к ней. Она стала швеей, хочет переехать на улицу поближе к морю.

– К морю?

– Ага. Не знаю, чем ей не нравится наша, но, видимо, она считает, что так будет лучше.

Ван Сун вздыхает. К морю, значит.

От этой мысли внутри все сжимается, будто она внутри