«Бис»-исход - Александр Владимирович Плетнёв

– Как, как?!

– Вручную. Промежуточным способами посадки между по-самолётному и по-вертолётному, на одном ПД, а у подъёмно-маршевого – сопла в промежуточный режим. Но это наверняка выведет полётную палубу из строя. Прогар настила. Командир авианосца не согласится.

– Только если командующий не прикажет. А он прикажет.

Быстрота, с которой договорились кэп и Левченко, в другой бы раз вызвала удивление. Сейчас же, на нервяке ему даже думать о таких нюансах было не к месту.

– «Полста три», есть разрешение на посадку.

Выполнив круг, он увидел, что «Чапаев» уже лёг на курс, набирая ход вслед за успевшим набежать на ветер «Кондором». На палубе суетно готовились к приёму, в провалы лифтов убиралось всё лишнее, последние из боеспособных истребителей.

Примериваясь к двухсотметровой полосе авианосца, Митиков резонно оценивал свои шансы как очень даже неплохие. У Як-39, изначально рассчитанного на укороченные взлётно-посадочные режимы, была увеличена площадь плоскостей, плюс добавлена механизация, что позволяло держать заметно меньшую скорость без риска сваливания.

«И на почти бескрылом „тридцать восьмом“ умудрялись, а уж на этом…»

Предвидя шатания самолёта при ручном и по сути аварийном управлении струйными рулями, подумав, а на подумать у него не так-то и много было времени, он всё же решил отключить автоматику принудительного катапультирования. Считая, что сумеет проконтролировать машину на критических углах, тогда как определяющая кренение самолёта гировертикаль может попросту автоматически выдать сигнал на систему и…

«Выкинет из кабины и не спросит. Все старания насмарку», – лишь ладонью тронул рычаг катапульты, типа, попробовав: на месте, под рукой, успею, если что.

Включил подъёмные, световой сигнал о незапуске ПД-2 горел, двигатель так и не проснулся. Нажал на кнюппель перевода поворотных насадков реактивного сопла ПМД в вертикаль, плавно выбирая угол отклонения. Поднимая обороты ПД-1.

Ему надо было выдерживать точную глиссаду, балансируя на крыльях и двух двигателях. Здесь ему требовалась помощь РП[166], так как из кабины самолёта сложно было реагировать без запаздывания на рыскания машины вверх-вниз. Хорошо, что хотя бы понятны были примитивные сигналы визуального диспетчера посадки, стоящего в корме авианосца с вытянутыми в руках флажками. Но основные указания ему давали с СКП «Кондора», глядя со стороны – оба авианесущих корабля шли траверзом.

Проблема была в том, что 13-узловый крейсер неизбежно начнёт отставать от «Чапаева». Надо было ловить момент. Авианосец уже набрал полный ход, вместе со встречным ветром доведя скорость воздушного потока над палубой до свыше сорока узлов. Его об этом известили.

– Спокойно, «полста три», будем садиться.

– Удаление?

– Четыреста. Проверь скорость.

– Держу…

– Поддерживай ножкой. Скорость, «полста три», скорость! Придержи вертикальную!

Сама посадка со стороны, наверное, выглядела почти как катастрофа. Аварийная машина, как он и ожидал, показала норов, из-за рассогласования тяговых усилий раскачиваясь по углу тангажа. Эти шатания он компенсировал взятием ручки на себя, дросселированием, не допуская моментов пикирования или кабрирования.

В идеале ему бы зацепиться за самый край полётной палубы. Не получилось. Проскочил чуть дальше. Тут же сказалось влияние подстилающей поверхности, даже на проскальзывании машина вдруг подкинула хвостовую часть вверх, соответственно клюнув носом. Выровнял и всё равно ударился передней стойкой шасси о палубу. Шасси выдержало, заметно погасив при этом скорость. Второй подскок уже был лёгкий…

Всё! Катился!

Сбросил обороты, вырубил движки, ударил по тормозам.

А сзади…

По логике сильно пожечь полётную палубу скользящий на пробеге, а не зависший на одной точке СВВП не должен был. Будь она покрыта металлическими листами. Палубный настил советского авианосца состоял из деревянного покрытия толщиной 50 миллиметров, пропитанного огнестойким составом, но не рассчитанный на тепловой удар в 800 градусов по Цельсию. Миновав кормовой срез, реактивная машина мигом его прожарила раскалёнными газовыми струями, устроив локальный пожар. Огонь тут же сбивали из брандспойтов струями воды рассредоточенные вдоль полосы матросы, подняв целые завесы пара вперемешку с клубами дыма.

Як-39, дымя резиной колёс, гасил инерцию пробега. Практически успев затормозиться сам. Завязнув в растянутой в носу корабля аварийной сети, самолёт встал.

Казалось, всё. И можно перевести дух. Рука потянулась отстёгивать ремешки. Как вдруг на приборной панели вспыхнула красная лампочка, сигнализирующая о пожаре в подъёмно-маршевом.

Его снова захлестнуло выбросом адреналина. Сзади не пойми что творится, застилая то ли дымом, то ли это водяным паром, на остеклении фонаря будто бы отражаются оранжевые всполохи. Горим?! На приборной доске мерцающая какофония из огоньков, стрелок и цифр. И панически кричащая лампочка: «Пожар!» В мозгу картина: взрыв, огненный клубок вспыхнувшего керосина. Ткнуть ли в кнопку «Авар. сброс фонаря», дёрнув рычаг катапульты… тело уже всё сжалось, предваряя вдавливающую потроха перегрузку.

Так же вдруг аварийная лампочка потухла. Точно потухла! Вздрогнул на стук в фонарь – чья-то почему-то скалящаяся физиономия машет ладонью, типа: «эй, живой?!»

Приехали.

* * *

– Вовремя сел.

– Что?

– Говорю, вовремя сел. Погода.

За плотно закупоренными иллюминаторами подвывало порывами. Остекление кропило дождевыми каплями. Море крылось пенными барашками, пока умеренной качкой, но то ли ещё будет.

– Да, погода. Погода в этот раз играет не на нашей стороне, – Скопин слушал вполуха, отвечал машинально, занятый другими текущими вопросами. События нештатной посадкой на авианосец не ограничивались.

В воздухе в интересах ПЛО всё ещё находились патрульные вертолёты. И будут оставаться, насколько ещё позволят метеоусловия. Пока всё внимание приковывал аварийный «Як», одна из вертушек отработала по-боевому, потопив подлодку. Акустики ГАС «Орион» брали её неуверенно, долго сомневаясь – есть там кто или нет, но англичане выдали себя работой радара и по большей части радиопередачей.

Ключ радист субмарины отбивал недолго, скрытый облачностью «Камов», полагаясь на бортовую РЛС, прошёл над точкой, сыпанув с километровой высоты глубинные бомбы.

Помимо рыскающих на курсе опознанных Митиковым бомбардировщиков люфтваффе, операторы «Восхода» вели ещё одну цель, по всем признакам – тихоходное и низколетящее – самолёт-разведчик. Его долго не трогали («Чапаев» поднять на перехват ничего из своих истребителей не мог), подпустили ближе в зону уверенного поражения зенитной артиллерии и сбили.

– Этот тоже успел что-то передать в эфире? – спросит кэп.

– Да, – пожмёт плечами старпом, как-то не очень волнуясь по этому поводу.

А немцам, можно сказать, и вовсе повезло. Эскадру за обложившими эшелон дождливыми тучами они не нашли, хотя и пролетели всего в пятнадцати километрах стороной. Развернувшись, взяли обратный курс. За ними присматривали в РЛС. Ракеты Скопин пожалел.

То, что один из Ме-110, подвергшийся обстрелу во время миссии, до берега не долетел, было зафиксировано в боевом журнале пунктуальных немцев пропавшим бéз вести экипажем.

Наконец отправленный на «Чапаев» техперсонал определился с причиной отказа на самолёте ПД-1. Старший