«Бис»-исход - Александр Владимирович Плетнёв

– Когда закончите? Ага, нормуль. Проблем не будет?..

Из всех объяснений, если убрать специфику терминологий, понял главное: двигатель цел, перебито управление режимами, из-за чего автоматика выдавала запрет на запуск. Самое свинство было в том, что перебито по факту одной и в некотором роде случайной (шальной) пулей.

Пулю выковыряли, установив: не 12-миллиметровая, значит, не с «Уайлдкета». А опытные местные быстро определили калибр 7,92-мм немецкого MG-17. То бишь не дуркани Митиков со своей импульсивной атакой, ничего бы не случилось.

– Значит, так. Штурмовик привести в порядок, в боевое состояние. Керосин? Да хоть с вертушки сливайте. Самолёт должен быть исправен и готов к взлёту в любой момент. На непредвиденный случай. Любой! Влепят в «Чапай» торпеду, и что – всё на дно прахом? И вообще, сдавать технику следует в лётно-годном состоянии. Что непонятного я говорю? – продолжая выговаривать в трубку, кэп уже непонятно к кому обращался, перевёл взгляд на недоумённое лицо старшего помощника. – А вы что думали? Прибудем в базу, пройдём таможню НКВД и, может, чуть погодя, но нас обязательно начнут трясти на всё наше движимое и недвижимое. В первую очередь на Большую землю в КБ Камова поедут вертолёты, полагаю, обойдутся парой-тройкой единиц. Но единственный СВВП – обязательно. Вместе с техперсоналом и лётчиком. К Яковлеву. То-то парень будет рад. А потом приедет научный десант и начнёт ковырять всю нашу электронную начинку, высокоточное оружие, и вместе с нашими спецами тоже увезут.

Взгляд кэпа слегка поплыл, и Геннадьича буквально макнуло в воспоминания минувшего: жаркая Камрань, где прямо в бухте на стоянке флота начали раздевать тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий», затем Владивостокский рейд…

Всё как будто из другой жизни. И всё повторялось. И не поспоришь в праве и необходимости государственной машины функционировать так и никак иначе. А люди, люди лишь нужные делу винтики.

– А я ещё удивился, как так Левченко без проволочек дал добро на «Чапаев», невзирая на порчу палубы, – осторожно заметил вахтенный капитан-лейтенант из БЧ‐3.

До кого-то из здесь присутствующих на ходовом мостике, по всей видимости, только начинало доходить, как оно будет.

– А куда ему деваться. Стояли бы с Осадченко по стойке смирно на ковре перед Хозяином, а тот: «А всё ли ви сдэлали, таварищи, для таво, чтоби сохранить для советской авиапромышленности столь ценный летательный аппарат?»

А? Как вам версия? Так что соображает вице-адмирал. Или кто-то из его штаба. Потому что головняка у него сейчас выше крыши: дотащить домой символ-линкор, чай, не абы что – «Советский Союз».

* * *

В Москве тем ответственным товарищам, кому положено было быть в теме, боевой поход Эскадры Открытого океана признанно виделся практически завершённым. Главный среди всех товарищ Сталин опирался на полученные ранее доклады. По флотской теме он упомянёт как бы скользь, но по части удовлетворённо: «Англичане, конечно, теперь надолго запомнят наших…» – Верховного главнокомандующего на данный момент больше занимали дела на сухопутном фронте, где всё тоже складывалось для советской стороны относительно благоприятно. Ему докладывали: военное руководство союзной коалиции оказалось в тупике, их войска к каким-то экспансивным действиям, в соизмеримом по их понятиям балансе затрат и несомых при этом потерь, уже были неспособны. Ожидалось сведение всего конфликта в переговорно-политическую сферу.

Адмирал Кузнецов обладал более полной и действительно последней информацией с моря. Левченко обязательно информировал штаб Северного флота о серьёзном повреждении линкора и выходе из ранее рассчитанного графика движения. Как и о том, что британская эскадра, а точней, целое соединение по-прежнему представляет угрозу.

Перед наркомом флота лежала радиотелеграмма от вице-адмирала: «…Более десятка вымпелов, включая крупные корабли линейного класса, продолжают преследовать…», – как и полученная информация – противовесом – от косвенных источников по каналам разведки о том, что британцы вынуждены сворачивать операцию в Баренцевом море из-за испытываемых трудностей с топливом.

К данным косвенных источников Николай Герасимович отнёсся с некоторым недоверием, считая, что при необходимости британский флот смог бы обеспечить топливную логистику. Другое дело, и это мнение высказывалось большинством штабных специалистов: не станут англичане расширять операцию сверх пределов, прекрасно понимая все риски пребывания в виду вражеских берегов, где противник может в полной мере использовать преимущества близости своих баз. Тем более что эскадре Левченко там и действительно осталось пройти каких-то 250 миль. И пусть береговая авиация из-за погоды уже не сможет их полноценно прикрыть, но ведь и английская палубная тоже выпадает.

Ответственные офицеры службы береговых аэродромов в полках ВВС Северного флота скептически взирали на затягивающие небо дождливые тучи, обещавшие в довесок ещё и обледенение на эшелонах. Констатируя:

– Определённо нелётная. Только гробиться. Море холодное, прыгай, не прыгай, считай всё одно – хана. А моряки, – рассуждали не моряки, лётчики, – это их флотские дела. Их там и подлодки вышли прикрыть. Там и целый линкор «Архангельск» с эскортом выдвинулся. Сами справятся.

Ситуация, когда линейный корабль Владычицы морей обратит свои орудия против бывших хозяев, почему-то настырно оставалась на слуху. В целом, наверное, объяснимо. Если те же встречные бои «Шерман» на «Шерман»[167], как и стычки ленд-лизовских краснозвёздных «Спитфайров» с однотипными истребителями с опознавательными знаками страны-производителя ничего похожего не вызывали, то дредноут очевидно слишком большая железяка – 30 тысяч тонн монолитного металла на плаву, – чтобы не обращать на себя внимание. Даже в удалённом представлении. Да и орудия на нём немалые.

Сталин и тот поддастся настроениям, усмехнётся в усы:

– Передали на свою голову, – бросив тигриным прищуром наркому: – Но наш-то лучше.

О скверном состоянии «Советского Союза» докладывать Верховному Кузнецов не спешил. Немного самонадеянно, зная, как опасно скрывать от Хозяина факты. Но как профессиональный моряк Николай Герасимович не верил, что пара торпед способна остановить корабль водоизмещением 60 тысяч тонн. Во всяком случае, надолго.

«Получил контузию, оправится», – рассуждал адмирал флота.

Верил в это и Левченко. Тем более ему пообещали с машинного, что дадут…

Пока же линкор пытался тянуть «Кронштадт».

Для моряков боцкоманд это было сплошное мучение, усугублявшееся неудачами. Дважды на борт «Советского Союза» подавали лини, чтобы завести двухдюймовые буксировочные концы, и оба раза они обрывались, тяжёлую тушу линкора упрямо ставило лагом. «Кронштадту», кораблю весом в 35 тысяч тонн, длиной 250 метров, далеко не виртуозу для таких дел, удерживаясь подле дрейфующего флагмана на минимальных ходах, самому приходилось непросто – управлялся с трудом.

На третьей тягомотной попытке «Союз» всё же заворочался сам, пустив ды́ма, забурлив из-под кормы. Двинув.