Жмурки 2 - Татьяна Зимина

То у ребёнка такая сдержанность пугала до колик.

Что происходит в её детской меднокудрой головке? Почему она ведёт себя именно так?..

«Так» — это как обычно.

Даже Аврора Францевна признала, что в поведении девочки не наметилось совершенно никаких перемен.

Салон автобуса походил на нутро комфортабельной яхты: сплошь дерево, латунь и встроенные шкафчики. Не знал, что Аурус выпускает роскошные дома на колёсах, но старый ящер сказал, что это был спецзаказ. По его личной просьбе…

На мягких, как облака, диванах расположились рептилоид и святой отец. Гоплит остался предан своей газете, чудо-отрок играл в «Тетрис» на архаичной карманной приставке.

Алекс, устроившись в «кресле штурмана», листал страницы потрёпанной тетради, которую сначала я принял за путеводитель, или сборник карт.

Но зачем путеводитель коренному питерцу, который знает город и его окрестности лучше, чем линии собственной ладони?

Устав смотреть на Валида — я немного ревновал, ведь именно ЕМУ доверили вести наш транспорт, — решил пройти в хвост и проверить, нет ли слежки.

Слишком свежи были в памяти и «охотники за привидениями», и дрон, неустанно преследующий меня по улицам, да и простые авто — кто мешает Котову пустить по наши души парочку своих архаровцев с автоматами?

Думать о бравом майоре в таком ключе было дико и неправильно. Но как я уже упоминал, Котов — профессионал. Он искренне верит, что выполняет свой долг, а от выполнения долга его может освободить разве что, прямое попадание атомной боеголовки.

Двигаясь по плавно покачивающемуся полу в конец автобуса, я прошел мимо Маши.

Девочка казалась такой маленькой, такой потерянной, в этой своей синей вязаной шапке, в красной, подбитой мехом куртке и в красных же резиновых сапожках.

Сидела, подобрав ноги, у пустого откидного столика, под которым, положив тяжелую голову на лапы, дрых Рамзес.

Главным аргументом Алекса против участия пса в нашей компании был его возраст. По собачьим меркам — очень преклонный, я бы даже сказал, дряхлый. Собаки столько не живут.

Гоплит посоветовал считать по человечьим меркам, и тогда вышло, что тридцать два года — вполне себе молодость. А то, что лапы ломит и хвост отваливается — по меткому выражению Маши — дело поправимое.

Тот же Гоплит сказал, что в достаточной степени владеет даром эскулапа, и обещал помочь псу.

— Можно? — вежливо спросил я, указывая на соседнее сиденье.

Маша кивнула.

Шапка сползла ей на лоб, громадный нелепый помпон стукнул по носу.

Поправив головной убор, Маша стоически вздохнула.

— Почему ты её не снимешь? — я не знал, о чем говорить с ребёнком.

— Жалко. Тётушка связала.

— Так это Аврора Францевна?.. — шапка была и вправду нелепая. Впрочем, если подходить не с точки зрения эстетики, а оценивать старания…

— Я видела, как она мучается, — поведала Маша. — Сидит по ночам, курит, как не в себя, и ковыряет шерсть крючком. Я думала, она так нервы успокаивает, тётя Глаша всегда говорила: вязание успокаивает нервы. Хотя в случае с тётушкой, как раз всё наоборот. Для неё это было, как решение очень трудной задачки. Я не знала, что она это для меня.

— Стало быть, она мучалась, пока вязала, а ты теперь мучаешься, пока носишь. Колючая, поди, — посочувствовал я.

— Ужас просто, — кивнула девочка. Помпон опять съехал, она его выровняла. — Но так она хотела показать, что любит меня, понимаешь?

Я кивнул.

А ещё подумал: на редкость мудрое рассуждение для восьмилетнего ребёнка.

Маша не перестаёт меня удивлять.

— Знаешь, ты можешь просто хранить её, — сказал я. — Как сувенир.

— Хренушки. Буду носить, пока не облысею.

— Даже летом?

Взгляд, которым наградило меня чадо, явно давал понять, что сарказм оценен по достоинству.

И тут я подумал: сейчас.

Надо поговорить с ней, объяснить, что смерть Мишки… Что смерть друга… Что смерть вообще… Что иногда мы теряем близких, от этого никто не застрахован, прилететь может откуда угодно.

В общем, я хотел сказать, что поплакать иногда бывает очень полезно.

Глупо звучит даже у меня в голове. Но как объяснить по-другому — я не знаю.

Но знаю одно: это надо сделать.

Когда умерла мама, отец мне ничего не сказал.

Я вернулся с гастролей — а её уже нет. А отец продолжает вести себя, как ни в чём ни бывало. Словно так и надо.

Я его так и не простил.

И поэтому, набравшись духу и тщательно обдумав всё, что хочу сказать, произнёс:

— Послушай-ка, Маша…

— Смотри! — перебила девочка. — Что это там?

Сидела она спиной к движению. И указывала назад.

Я мысленно чертыхнулся. Собирался же проверить на предмет слежки!

Но дело было не в ней.

Из того места, где остался наш особняк, валил густой чёрный дым.

Это совпадение, — твердил я себе, пока трясущимися руками искал по всем карманам телефон. — Просто что-то загорелось неподалёку, не о чём волноваться… — мимо нас, обдавая улицу истошным воем, промчалась громадная красная машина.

Кляня на чём свет стоит новые телефоны, в которых активация происходит по отпечатку пальца — я никак не мог нормально нажать на кнопку — я ввёл пароль и нашел в быстром наборе номер Антигоны…

Не отвечает.

Обижается. Не хочет разговаривать даже по телефону…

А!.. Это же наш городской, стационарный номер! Надо звонить на мобильный.

Так, ещё одна попытка…

— Шу!

— Слава Богу, ты жива.

Раз она взяла трубку, может, пронесло? Горит ларёк на соседней улице, а я уже в штаны напрудил?

— Кто-то поджег наш дом, Шу, — она говорит быстро, словно боится, что я исчезну. — Загорелось очень быстро, ничего нельзя сделать.

Я бросил взгляд на лицо Алекса. После пожарной машины все почуяли неладное. Даже Рамзес — он стоял на задних лапах, уперев передние в спинку дивана, и смотрел в кормовое окно…

— Вы целы? — я подразумевал всех: девчонок, Салима с его бойцами, Соседку Аврору Францевну…

— Да.

От сердца отлегло.

— Мы сейчас будем, — бросив смартфон на стол, я посмотрел на шефа.

Разумеется, он всё слышал. Все слышали: я включил громкую связь.

— Мы не будем возвращаться, — спокойно, словно вместо языка у него — чугунная гиря, объявил Алекс.